Даниэль не мог понять, как человек может так издеваться над такими же людьми? Ведь они ничем не отличаются от него. С одной стороны, Ртайштайн был нацистом и верил пропаганде, он понимал, что Менгеле издевается над Untermensch’ами, врагами Германии и всего немецкого народа, но чем они отличаются от арийцев? Языком, верой, внешность? Но в Третьем Рейхе не все говорят на немецком, в Германии есть атеисты, католики, протестанты, баптисты, а внешностью от арийцев отличается и сам Ртайштайн. Так за что же власть обрекает людей на долгую и мучительную смерть? Может дело не в идеологии, и преступны не помысли и убеждения, а действия людей. Любую идею можно превратить в призыв убивать людей. Может быть проблема в том, что одна группа людей решила, что она лучше всех остальных? А чем лучше? Тем, что сильнее? Но сила не даёт человеку ум, способность мыслить, она лишь даёт убеждение в собственной вседозволенности. Нацисты отбирают самых сильных, самых здоровых, самых смелых. Эти люди давно перестали считать себя людьми. Они теперь Übermenschen, полубоги, арийцы. А чем они лучше обыкновенных людей, не арийцев? Чем Гитлер, Гиммлер, Геббельс, Геринг, Паулюс и другие, лучше Альберта Эйнштейна или Нильса Бора? Одни двигают вперёд науку, упрощают жизнь людей, объясняют, как устроен мир, а другие учат людей убивать других и при этом не чувствовать угрызений совести.
Ртайштайн понимал, что с каждым днём всё меньше и меньше верил в идею нацизма, но однажды наступил предел терпения. Однажды во время перерыва Ртайштайн вышел на улицу, сел на ступеньки перед заднем и закурил. За углом послышались крики и шум: «Опять к Менгеле подопытных привезли»,- подумал Ртайштайн. Он не хотел думать об этом думать. Но что-то влекло его за угол. Он бросил сигарету на землю, встал и пошёл. Перед входом в лабораторию бегали люди и выносили тела, покрытые белыми простынями. С одного тела простыня соскочила, и Даниэль застыл от ужаса. На носилках лежал мёртвый ребёнок, лет 6-7. Его руки были исколоты, на лице и животе виднелись многочисленные шрамы. Ртайштайну стало как-то нехорошо, что-то как будто сломалось в его сердце. Он отвернулся, и несколько слёз упало из его глаз на асфальт. Он развернулся и быстро пошёл в свой кабинет. А по дороге тихо шептал, сглатывая слёзы:
-Будь ты проклят, Менгеле. Как же так? Ведь они же дети. Ублюдок. Хоть бы с тобой сделали тоже самое. Ненавижу…
Ртайштайн заперся в своём кабинете и не выходил оттуда на протяжении нескольких часов. Наступил обеденный перерыв. Столовая в комплексе была общая. Только там сотрудники лаборатории Менгеле могли встретиться с врачами Ртайштайна. Даниэль не хотел выходить из кабинета, но он хотел увидеть Менгеле, увидеть, как этот человек из ада спокойно ест, наслаждается жизнью. Даниэлю хотелось поглядеть в его глаза и понять, как нормальный человек может делать такое с детьми. Он встал из-за стола и медленно, не с кем не разговаривая, пошёл в столовую. Из сотрудников Менгеле никто ещё не пришёл, Ртайштайн взял тарелку супа и медленно, через силу, сквозь рвотные позывы, проглатывал ложку за ложкой.
Вдруг дверь открылась и в столовую вошёл доктор Менгеле с Поркштайном. Менгеле приветливо улыбнулся, взял тарелку с едой и сел рядом с Даниэлем, жестом приказав Поркштайну отойти от него. Даниэль бросил на Йозефа брезгливый взгляд и уставился в тарелку. Менгеле улыбнулся и начал говорить:
-H*** H***, Herr Rteistein! Мы с вами давно не общались, кажется с самой экспедиции в Тибет.
Ртайштайн помолчал, но не выдержал пристального взгляда и тихо ответил:
-Знаете, у меня нет никакого желания с вами общаться, херр Менгеле.
-Жаль. Вы талантливый учёный, не такой талантливый, как я, но всё же. Я думаю, ваш проект скоро подойдёт к завершающей стадии. Я ведь прав?
-Думайте, что хотите.