— Ваше превосходительство! Иркутская молодежь…
— Они, сударь, легко приобретают привычки своих родителей — во всем видеть выгоду для себя, но не для отечества. Гораздо полезнее приглашать на службу чиновников из глубины России. Вот почему я считаю излишним увеличивать здесь число губернских гимназий и уездных училищ.
…Вечером прибыла срочная эстафета о смерти Николая I. У царя было что-то с легкими… Врачи не очень-то опасались за его жизнь да допустили к нему флигель-адъютанта с сообщением о неудаче русских войск под Евпаторией. Царь вовсе пал духом, и силы оставили его.
Муравьев перекрестился, в глазах его стояли слезы.
— Господи! — прошептал он. — Помоги новому царю возвести Россию на ту ступень величия, которую мы все предполагаем ей.
Он сразу же ушел к себе в покои. Позвал жену.
— Катенька, не стало государя! Эта проклятая эстафета поразила меня, как громом. Господи! Будь милостив к России, укрепи нашего молодого государя, помоги ему оправдать слова манифеста!
Дела Хоринской конторы все чаще попадали к чиновнику по особым поручениям Доржи Банзарову.
Успевай запрашивать копии рапортов, прочитывать десятки страниц допросных листов.
Банзаров взял из стопы папок верхнюю. Полистал. Обычный случай… Зайсан обвинялся в отнятии лошади у казака. Верхнеудинский земский суд прописывал тому казаку ехать без малейшего промедления на Тугнуй, дабы в производстве дела не было остановки. Из Хоринской конторы ответствовали, что требуемый зайсан по общественной в родовом управлении надобности уехал на речку Агу.
«Вот, вот, — возмутился Банзаров, — старый прием: напакостить, а потом скрываться, врать, всячески изворачиваться, запутывать следы. Лошадь отняли, придравшись к какому-нибудь пустяку, а чтобы получить ее обратно, семь потов прольешь да и убыток немал… Собрать бы все дела подобные… изучить, осмыслить да с рапортом к генералу… Политично ли? А чиновники вражду в народе сеют. Это политично? Уж не по злому ли умыслу шуленги и зайсаны Хоринской конторы заводят ссоры с казаками?»
Банзаров, сжимая ладонями виски, прошелся по комнате. «Голова что-то часто болит. Уехать бы куда… С генерал-губернатором отношения натянутые. С преподобным Афанасием дела и вовсе худые. Вчера так и сказал ему: «Отец Афанасий, угнетены вы суетою и никогда не избавитесь от чертей и ведьм. Вы не только не в состоянии понять грехи и добродетели, но и не слыхали даже о десяти черных грехах и десяти белых добродетелях. Благочестивых людей среди попов очень мало. В этом и виден материальный мир. Ваши люди в рясах подобны опрокинутым сосудам, внутрь которых ничего не попадает. Да, вы читаете буддийские книги, но не понимаете их, а на ваших глазах надувают невинных, безгрешных и простодушных, сеют вражду между христианами и буддистами. Каждый богатый человек прибивает на свой дом железную доску с надписями: «Я продаю сапоги!», «Я делаю гробы», «Я убиваю быков», но никто еще из богатых мира сего не написал на стене своего дворца: «Я беру взятки», «Здесь совершаются подлоги», «Здесь убивают счастье».
Архиерей сидел бледный, с горящими глазами. Стал ругать «Черную веру…». Мол, автор сего труда сам не понял шаманства. «Да и кто его поймет? — вопрошал отец Афанасий. — Шаманство первобытно. Спроси любого бурята о шаманстве — ответит нелепыми измышлениями о том, что луна — великий император, а солнце — мать луны. А во главу всего поставит небо. Покровительство вечного неба — вот в чем человеческое счастье, с которым ничто не может сравниться. Небо, небо! А ведь небо-то сотворено богочеловеком! Да кто про сие из шаманов помыслит. От них на спросе толку не добьешься».
Банзаров не удержался, заспорил с архиереем, сгоряча сказал: «Вы, отец Афанасий, скользите по поверхности, критикуя «Черную веру».
Спорили они долго и разошлись недовольные друг другом.
…Вечером Доржи Банзарова нашли мертвым в постели. Смерть наступила скоропостижно. По какой причине? Иркутск терялся в догадках. Ламы не разрешили анатомировать труп. Ходили слухи, что Банзарова отравили попы.
Гроб с телом Банзарова везли на богатой колеснице. Скорбная, но величественная фигура хамбо-ламы, десятки лам в желтых одеждах, читающих буддийские молитвы, — все это было зрелищем, дотоле здесь не виданным. Весь Иркутск стекся на похороны.
Глава десятая
Муравьев вместе с женой отправился в путь в конце марта. На перепряжках подавались лошади с ямщиками-бурятами. В повозку впрягали до пяти полудиких лошадей. Неслись вскачь. У Екатерины Николаевны дух захватывало. Горничная, взятая губернаторшей в путешествие затягивать госпоже корсеты, ахала и крестилась.