— Полномочия могли бы и дать, но в Уссурийском крае родина Цинской династии и уступка его России будет сочтена народом нашим за государственную измену, — отвечал И Шань.
— Да там от вашей империи проживают лишь беглые китайцы, — возразил Муравьев. — Учреждений ваших там нет и постоянных жителей от вас тоже нет. А вот русские посты на морском побережье есть и они сослужат службу не только России, но и Китаю. Опять вы, генерал, пугаете нас варварами, — заявил И Шань.
Он особенно досаждал Муравьеву своим упорством. Муравьев знал, что И Шань всех иностранцев зовет не иначе как варварами. Ему доносили, что князь и самого Муравьева именует варваром и он заметил довольно резким тоном:
— Только великодушию нашего монарха обязаны вы сохранением дружественных отношений между Китаем и Россией.
— Еще трудно сказать, кого больше беспокоит присутствие на земле Китая заморских солдат. — Князь улыбнулся и потянулся за трубкой.
— В Гуанчжоу они сожгли пять тысяч домов…
— Война — это война, — вздохнул князь. — Коснешься зеленого — в зеленое и испачкаешься.
— Когда конь будет над пропастью, поздно натягивать вожжи.
Амбань поспешил сгладить взаимную неприязнь между И Шанем и Муравьевым.
— Пусть наша беседа будет полна улыбок, — сказал он. — На чашу весов мудрости поставлено многое. В древности, как гласит легенда, однажды появился на северо-востоке луч света. Богдыхан спросил гадателей, что это значит? Те ответили, что это предзнаменование появления в той стороне великого народа и что через тысячу лет нашему народу придется с ним встретиться и жить в мире и согласии.
— Когда много кормчих, корабль разбивается, — сказал князь.
— Ближнему помогаешь — радость узнаешь, — ответил амбань.
— Что нас держит? Почему мы не можем подписать трактат? — спросил Муравьев. — Пусть сбудутся предсказания древних гадателей.
И Шань заметил:
— Я просил бы вас, ваше высокопревосходительство, не упоминать в трактате, что Амур составляет границу между обоими государствами.
— Отчего же?
Уполномоченный цинского двора улыбался, посасывая трубку.
— Как вы предлагаете?
— Напишите хотя бы так… Левый берег Амура составляет «владение Российского государства».
— Но это же равносильно слову «граница!» — не удержался от изумленного восклицания Муравьев.
Князь, все так же улыбаясь, пояснил, что все пальцы не могут быть одинаковой длины, что они с амбанем не ведают, чем для них это дело кончится в Пекине, что там подозрительно относятся ко всякому упоминанию о государственных границах.
— Для вас, мы полагаем, не составит непреодолимой преграды наша маленькая хитрость, — вставил амбань.
— Нам она может пригодиться, — добавил князь. — Богдыхан раздражается, когда слышит слово «граница».
— Ну, я думаю, что это меня не задержит с подписанием трактата, — сказал Муравьев, все еще не веря, что китайцы близки к тому, чтобы завершить переговоры.
Князь положил трубку, откинулся на подушки дивана.
— И еще вот что… — начал он. — Где-нибудь впишем, ваше высокопревосходительство, что сия договоренность по Амуру предусматривает его защиту от иностранцев. У них на устах шуточки, а за спиной ножи.
Муравьев снова изумился, но сказал как можно мягче и деликатнее:
— Ваша светлость, отдельной статьей проекта договора поставлено, что плавание по Амуру и Уссури дозволяется только судам наших государств, а следовательно, оное и предусматривает защиту этих рек от любой иностранной державы.
— Согласен, ваше высокопревосходительство. Истинно так. Но если бы вы знали обычаи Пекина… — вздохнул амбань. — Там будут предовольны, если мы уточним… Именно уточним, что все сие делается для защиты от иностранцев. Эти иностранцы есть большие птицы. А уж мы-то знаем, что большие птицы не кормятся зернышками.
Муравьев понимающе улыбнулся:
— Будь по-вашему.
Амбань заметил:
— Укажем, что договор заключен по общему согласию, ради большой, вечной взаимной дружбы двух государств, для пользы их подданных.
Муравьев в знак согласия склонил голову.
Об Уссурийском крае пришлось умолчать.
«Пока ограничусь Амуром, — думал генерал-губернатор. — Лишь бы положить начало… А там, бог даст, и в остальных землях разберемся по справедливости».
В теплый летний вечер, когда темные воды Амура играли с угасающей дорожкой солнечных зайчиков, Николай Николаевич оделся в парадную форму и при блеске орденов и лент вместе со свитой вышел на городской берег. Айгуньская публика густой толпой окружила русских, оставив им для прохода коридор. Над головами оживленных, улыбающихся горожан покачивались цветные фонарики самых причудливых форм.