— Ну, а дале-то что? — спросил Ситников. — Погоди про себя-то, не к спеху, ты про господ давай. Чего они?
— Дак вот… Я и говорю, — продолжал кучер. — Наш хозяин только успел переступить через порог в сени, как господин Неклюдов ухватил его сзади за волосы и давай мутузить по щекам и дербалызнул по глазу. Казачок-мальчишка бросился их разнимать, да какое там! Господин Неклюдов, не выпуская из рук чужих волос, потащил нашего ледащего хозяина с лестницы. Тут уж и я подскочил, раз хозяин зачал звать меня на подмогу ему.
Ну, детина я ражий и силой меня бог не обидел. Как ни крепок господин Неклюдов, а мужичья рука потяжельше. Ослобонил я хозяина и хотел остановить господина чиновника, а тот как закричит на меня: «Как ты смеешь меня трогать?!» Ну, тут я малость оплошал, выпустил его. Тот сразу к воротам, а в воротах наш извощик. Он спереду, а я сзаду. Скрутили мы господина, а наш хозяин велит, чтобы мы везли его в полицию.
Отвезли мы господчика в полицию. Сам полицмейстер, его высокоблагородие, изволили приехать к нашему хозяину и спрашивали, что случилось и зачем послан к нему Неклюдов.
Ситников поинтересовался:
— А не слышал ли ты, борода, что отвечал господин Беклемишев господину полицмейстеру?
— Похоже на то, что наш господин пояснил полицмейстеру, что вышла-де ошибка и следовало бы отпустить господина Неклюдова. Честь-де свою он, господин Беклемишев, защитит сам, без полиции. Ему это не в диковинку. Полицмейстер возьми да и укати к себе в часть. А тут приехал чиновник, близкий дружок нашего хозяина, и стал того уговаривать, что надо-де драться с обидчиком на пистолетах.
— Что это за драка? — заметил приказчик. — Дерутся на кулачках либо на дубинках. На пистолетах разве драка? Чуть не так — убийство.
Петр Дормидонтович процедил сквозь зубы:
— Де-ре-вня! У благородных только и бывают этакие драки. Им на кулачках неприлично. Это тебе, харе…
Вечером в Купеческом собрании Ситников услышал про Неклюдова совсем иной сказ. Будто бы чиновник по особым поручениям, явившись на квартиру члена совета, обругал хозяина, а тот ответил Неклюдову новой дерзостью. И тогда чиновник в справедливом гневе, не сдерживая более себя, дал оплеуху Беклемишеву. Вельможный муравьевец не нашел ничего лучшего, как по-бабьи вцепиться в волосы Неклюдову. Тот сгреб под себя тщедушного члена совета и помял его порядочно. Член совета запросил пардону. На отчаянные вопли барина сбежалась прислуга, и по его приказу кучер поехал в полицию. Немедленно, как с неба упал, возник полицмейстер и увез Неклюдова на гауптвахту.
«Так и надо этому Беклемишеву, — рассудил Петр Дормидонтович. — Что он из себя представляет? Надменный фаворит да и только. Ишь ты! От этого фаворита нет житья ни купцам, ни чиновникам. Испокон века купец да и чиновник живут с откупа. И без взяток тут никак нельзя. Что это за чиновник, ежели он не берет с откупа? Сам не подработает да и купцу не даст. Где это видано?
Петр Дормидонтович вспомнил, что верхнеудинские купцы обижались на Беклемишева. Тот не только сам не брал с откупа, но даже вздумал преследовать… по закону. Ничего не попишешь…
Нет, как там ни суди, а этому Беклемишеву давно пора прописать ижицу.
О предстоящей дуэли между Беклемишевым и Неклюдовым в Иркутске знали все. Ну если кто и не знал, то из тех, кто по своей доброй воле ничего не хотел ни слышать, ни видеть. Многие полагали, что дуэли не быть. Начальство не дозволит, запретит по закону.
А что думало начальство?
Военный губернатор Иркутска Венцель, зная, что Муравьев-Амурский благоволит Беклемишеву, занял без колебаний сторону члена совета.
— Hy и что эта дуэль? — твердил он полицмейстеру. — Эка невидаль! Это дело чести Беклемишева. Дело чести, господин полицмейстер!
— Совершенно с вами согласен, ваше высокопревосходительство. Но… что скажет его сиятельство граф Николай Николаевич, узнавши об этом самом деле чести? Не вызовет ли это с его стороны какого-нибудь неудовольствия? Вызовет, определенно вызовет, — спохватился Венцель. — Не знаю, как и поступить. Уж не взять ли их обоих под арест? Как вы полагаете?