Жарков, посмеиваясь, играл с Ефимом в кошки-мышки:
— При поимке чинил ты отбивательство завостренным длинным шестом, а когда вышибли из рук твоих тот шест, тогда зачал бросаться каменьями и кричать, что живым в руки не дашься.
— То не я. Обрати в шутку, казак.
— Принужден я тогда был применить оружие. В отстрах выстрелил из карабина, ты испугался и дал себя связать. Сдал я тебя сельскому старшине. Увезли на Кару.
— Не я же, — упрямо твердил Ефим. — Обмолвка твоя.
— Помню, что одет ты был в шубу старую из яманьих шкур, в шапке овчинной, при себе имел, мешок холщовый, а в оном такой же поменьше, а в нем огниво, нож в кожаном чехле.
— То не я. Оговор напрасен.
— Ну, пусть, язви тя! Ты скажи, куда навострился? На Амур?
— На Амур. А зачем тебе? Какая одурь взяла? Места там глухие, народишку мало, да и тот бедняцкого толку. А здесь тебе вольготно. Где милостыню возьмешь — до вечера гривенник. Где стащишь-натибришь… если плохо лежит. Осенью в огородах, в полях все поспевает. Бери, сколь хошь. Барашка прирежешь в бурятском кочевье. Кто дознается? Осень так-сяк пройдет, к зиме на отсидку явишься — на заводские работы. А весной опять утекешь… Как полая вода. На Амуре же ничего этого тебе не поддует.
Ефим зло сверкал глазами:
— Сказал бы я те… Да ты с карабином, а у меня ноне даже завостренного шеста нет. Будешь на Амуре, поспрашивай там по станицам Ефима Холодова. Тамотко уж мы с тобой поговорим душевно… А ныне что? Того и гляди, скрутишь руки.
Ефим шагнул за телегу, в темень…
Жарков присвистнул, хохотнул:
— Повернул оглобли и про заплату позабыл!
Иван и Катерина стояли на берегу реки. С шуршанием и стуком проплывали льдины с кучками конских катышей, с вмерзшими ворохами сена и соломы. Сырой ветер трепал концы ее шали — то закидывал за спину, то срывал на грудь.
Одна жизнь была у них уже позади, а другой они еще не успели познать. С час назад, приняв епитимью, они подписали в церкви клятву:
— Перед богом объявляем себя мужем и женой до конца дней своих!
От ненависти до любви один шаг… И они его сделали.
У нее отлегло от сердца, когда она узнала, что наказание над нею разрешено исполнить Кудеярову. Муж побил, а не палач государственной службы. Эка оказия! Муж побил… Мало ли мужей эдак-то делают. Кто на сие смотрит? Э-э-э! Никто.
Иная жизнь открывалась перед ними, они не думали о том, какая она будет.
Катерина посмотрела на мужа глазами с поволокой.
— Соком ты мне вышла, — сказал Иван.
— Зато нам теперя сносу нет.
Глава одиннадцатая
В Троицкосавском пограничном управлении с утра переполох.
К начальнику управления явился от начальника погранпоста с рапортом хорунжий.
— Доношу, ваше высокоблагородие, что казак Лукьян Пыхалов при сумерках, как показывает хозяйка квартиры его, отправился вместе с отставным шараголъским казаком Егором Лапаноговым в городскую управу, куда собираются и прочие казаки для обхода границы и черты городской.
Но только тот Пыхалов ни в сумерки, ни в течение всей ночи на службу не явился, почему он, хорунжий, учинил по городу и окольным местам поиски.
— Ну и что? — спросил начальник управления.
Хорунжий придвинулся к столу, заговорил шепотом, с придыханием:
— Ваше высокоблагородие… найден полицией в предместье города, за рекой Грязнухой, труп Лапаногова. Отрядите со стороны вашей для следствия нужного чиновника.
— А Пыхалов?
— Пыхалов найден в пьяном виде у своего свата без оружия и пока не протрезвился. Помещен в холодную до вашего распоряжения.
— В каком виде труп Лапаногова?
— Найден мертвым в петле, из собственного кушака деланной. Неподалеку найдена и сабля, с которою казак Пыхалов отправился с квартиры в ночной по городу обход. А как здесь оказалась сабля, пока неведомо до протрезвления того Пыхалова.
После полудня к полковнику привели протрезвевшего казака Лукьяна Пыхалова.
— Отвечай, сукин сын, как все было, — приказало начальство. — Да чтоб без утайки, как на исповеди.
Пыхалов, еле унимая дрожь в теле, начал вспоминать.
— Вечером вышел я, ваше высокоблагородие, для закрывания окон дома, где я живу, и приметил идущего по улице отставного казака Шарагольской станицы Егора Лапаногова. Гляжу, а он выводит вавилоны, поелику довольно пьян. Я спросил, откель он идет в шубе нараспашку и без шапки. А он в ответ ругаться и шуметь. Будто бы обманули его в Нерчинске.