— Вот уж ублажил так ублажил, — продолжал мистер Уотсон. — Даже и не припомню, чтобы какой-то другой проповедник говорил при мне столь же удачно. Все так живо, так выразительно, каждое слово на своем месте; и никакого тебе надрыва, никаких актерских ужимок! Надобно вам сказать, я не признаю этого лицедейства на кафедре и не люблю, когда пастырь Божий напускает на себя глубокомысленный вид и читает с этакими подвываниями; кстати, нынче этим грешат все ваши модные проповедники. Нет, простое слово скорее проникнет в сердца прихожан; к тому же оно свидетельствует о хорошем вкусе... А слово мистера Ховарда говорит о его благородстве и учености.
— А что вам сегодня подавали на обед? — осведомилась старшая дочь мистера Уотсона.
Рассказчик перечислил все блюда, остановясь подробнее на тех, коими угощался сам.
— Славный у меня нынче выдался денек, — заключил он. — То-то друзья мои удивились! И, должен вам сказать, столько было явлено уважения со всех сторон, столько внимания к больному человеку! Усадили подле огня, на самое теплое место. А как подали куропаток — доктор Ричардс прямо со своего конца стола велел передать их на мой — боялся, чтобы меня ненароком не обнесли, с его стороны это было очень любезно. Но более всего мне польстило внимание мистера Ховарда. В столовую надо было подниматься по очень крутым ступенькам, что с моей подагрой не так-то легко; так вот, мистер Ховард сам провел меня от первой ступеньки до последней, притом настаивал, чтобы я сильнее на него опирался. Очень достойный поступок для такого молодого человека! Я никак не мог рассчитывать на подобное внимание, мы ведь с ним виделись впервые в жизни. Кстати сказать, он справлялся о какой-то из моих дочерей — я только не понял о какой. Впрочем, вам лучше знать.
Спустя еще два дня, в три часа без пяти минут, когда Нянюшка только-только начала сновать из кухни в гостиную с подносом и столовыми приборами, ее неожиданно отвлекли от этого занятия: в прихожей раздался резкий звук, будто какой-то всадник, не спешиваясь, стегнул плеткой по входной двери. Элизабет приказала никого не впускать. Однако не прошло и минуты, как Нянюшка, с видом несколько сконфуженным, снова появилась на пороге, неловко придерживая дверь, а вслед за ней в гостиную ступили лорд Осборн и Том Мазгрейв. Можно лишь догадываться, с каким изумлением смотрели сестры на своих визитеров. В обеденный час незваный гость всегда некстати, а уж явление этих двоих — один из которых лорд и вдобавок впервые в доме — и вовсе было как гром среди ясного неба. Лорд Осборн и сам, кажется, был смущен; когда его развязный приятель представил его дамам, он с трудом выдавил из себя нечто по поводу высокой чести, за каковую почитает он возможность засвидетельствовать свое почтение мистеру Уотсону. Эмма, разумеется, догадывалась, что нечаянный визит имеет отношение скорее к ней, нежели к мистеру Уотсону, однако мысль об этом не слишком ее утешала. Хуже всего было то, что люди совершенно посторонние стали вдруг свидетелями обстоятельств, в которых принуждена была жить ее семья. За годы, проведенные в доме своей тетушки, Эмма слишком привыкла к изяществу и изысканности и слишком хорошо понимала теперь, что для обитателя замка многое в ее нынешнем жилище может оказаться предметом насмешки.
Элизабет, по счастью, были неведомы такие муки; глядя на жизнь проще, соответственно собственному своему разумению, она хоть и ощущала некоторую неловкость в присутствии важных гостей, однако вовсе не видела, чего тут стыдиться. Мистер Уотсон — как, впрочем, гостям сообщено было Нянюшкой еще с порога — не мог спуститься, по причине своего нездоровья. После некоторых церемоний гости в конце концов расселись: лорд Осборн поближе к Эмме, а неизменный его спутник, счастливый сознанием собственной важности, — по другую сторону от камина, возле Элизабет. Том Мазгрейв болтал без умолку; лорд же Осборн, выразив в начале беседы надежду, что Эмма не простудилась на балу, долго еще не находил что сказать и сидел молча, лишь изредка услаждая взор созерцанием прекрасного профиля своей соседки. Эмма, со своей стороны, была не очень расположена развлекать гостя беседой, и ему пришлось предпринять значительные умственные усилия, из коих явилось замечание, что лень нынче довольно хорош, а вслед за ним и вопрос:
— Ходили вы нынче на прогулку?
— Нет, милорд. Нам показалось, что сегодня слишком грязно.
— Вам следует носить полусапожки. — И далее, после продолжительной паузы: — Ничто так не подчеркивает стройность женской ноги, как полусапожки; лучше всего черные каучуковые, с нанковым верхом. Вам разве не нравятся полусапожки?