Джонатан повернулся ко мне, но в темноте я не могла разглядеть его лица. Прошло несколько мучительно долгих секунд. Наконец он отозвался:
— Ты столько времени ждала, чтобы сказать мне об этом?
— Пожалуйста, пожалуйста, прости меня.
— Все нормально. Правда. Я много лет думал об этом. Забавно, как многое со временем преломляется и видится иначе. Помимо всего прочего, я никогда не верил, что отец и мать позволят мне жениться на Софии. С другой стороны, что они могли такого сделать, чтобы остановить меня? Если бы я стал грозить, что уйду из семьи ради Софии и ребенка, меня бы не лишили наследства. Они бы сдались. Я был их единственной надеждой на сохранение семейного бизнеса. Только я мог позаботиться о Бенджамине и сестрах после смерти родителей. Просто я тогда этого не понимал. Я не знал, что делать, и обратился к тебе. Теперь я понимаю, как это было несправедливо. Поэтому… есть и моя вина в том, что София себя убила.
— Ты бы женился на ней? — спросила я.
— Не знаю… Ради ребенка, может быть.
— Ты ее любил?
— Это было так давно, что я в точности не помню своих чувств.
Возможно, он говорил правду, но не понимал, что таким ответом сводит меня с ума. Я была уверена, что женщины в его жизни были расставлены по ранжиру, и мне нестерпимо хотелось узнать, какое место занимаю я, кто стоит на ступеньку выше меня, а кто — ниже. Мне хотелось, чтобы наша запутанная история стала проще. Прошло много лет, и что-то должно было встать на свои места. Джонатан должен был знать свои теперешние чувства.
Я сидела, не прикасаясь к Джонатану, и это заставляло меня нервничать. Мне нужна была поддержка, мне нужно было его прикосновение, чтобы убедиться, что он меня не ненавидит. Но даже если он не винил меня в смерти Софии, все равно многие мои ужасные поступки могли вызывать у него отвращение.
— Тебе холодно? — спросила я у Джонатана.
— Немножко. А тебе?
— Нет. Ничего, если я лягу рядом с тобой?
Я сняла куртку и укрыла ею нас обоих. Облачка нашего морозного дыхания повисли над нами, словно призраки.
— У тебя рука холодная. — Я подняла руку Джонатана, подышала на нее и поцеловала каждый палец по очереди. — И щеки тоже.
Я прижала ладонь к его щеке. Он не возражал. Я провела кончиками пальцев по его прекрасному прямому носу, по тонким векам, по колючим от щетины щекам.
Потом мы занимались любовью под звездами. С одной стороны, все было как обычно, но что-то между нами изменилось. Мы все делали медленно и нежно, почти торжественно — но разве я могла жаловаться? Смерч юной страсти давно унялся, на смену ему пришло нечто более утонченное и печальное. Мы словно бы прощались друг с другом.
Потом я сунула руку в карман куртки и достала сигареты. Облачко дыма поднялось в ночное небо. Легкие согрелись, пришло успокоение. Я делала затяжку за затяжкой, а Джонатан гладил мою макушку.
С первого момента, как только мы тронулись в путь из Парижа, я гадала, чем закончится это путешествие. Джонатан ничего не говорил, а я не могла понять, где и как оно должно завершиться. Билеты у нас были с открытой датой вылета. Джонатан ни слова не сказал о том, к какому сроку ему нужно вернуться на работу в лагерь беженцев. Конечно, было понятно, что слишком долго наша прогулка продолжаться не может. Она принесла нам сплошные разочарования, которые чередовались у меня с безумными мечтами типа «а потом они жили долго и счастливо». Словом — разочарования, несбыточные мечты и напоминания о потерях. Только деревья да прекрасное небо над головой радовались нашему возвращению.
К тому же я не могла избавиться от ощущения, что причина меланхолии Джонатана связана со мной. Я разочаровала его? Или он до сих пор меня не простил? Мы не поговорили о том, почему он меня бросил, а я догадывалась о причине: миновали годы отчаяния и упреков, и он просто устал меня огорчать.
Но на этот раз речь не шла о том, чтобы остаться вместе навсегда; тут крылось что-то иное, но я никак не могла понять что. Джонатан хотел быть со мной, в этом не было сомнений. Иначе он не позвал бы меня с собой в эту поездку. Если бы он до сих пор был зол на меня, то ни за что не связался бы со мной, не посылал бы мне электронных писем, не пил бы со мной шампанское, не целовал меня, не позволил бы отдаться ему. Я, как обычно, чувствовала неуверенность рядом с ним. Тяжкая ноша моей любви висела камнем у меня на шее.
— Чем бы ты хотел заняться завтра? — спросила я, разыгрывая безмятежность, и погасила сигарету в земле.
Джонатан запрокинул голову и закрыл глаза.
— Ладно, спрошу иначе, — протянула я, не дождавшись ответа. — Долго ты еще хочешь здесь оставаться? Я тебя не тороплю. Я пробуду здесь столько, сколько ты захочешь.
Джонатан медленно улыбнулся, но так и не ответил. Я легла на бок и подперла голову рукой:
— Ты думал о том, что мы будем делать потом? Мы с тобой?
Наконец Джонатан открыл глаза и уставился в небо:
— Ланни, я позвал тебя с собой не просто так. Ты не догадалась?
Я покачала головой.
Он потянулся за бутылкой, приподнялся и сделал несколько глотков, после чего передал бутылку мне. Вина осталось совсем немного.
— Знаешь, почему я предложил, чтобы мы сюда вернулись?
Я снова покачала головой.
— Я сделал это ради тебя.
— Ради меня?
— Я надеялся, что тебя порадует эта совместная поездка, что я как-то оправдаюсь перед тобой за тогдашний свой уход. Я это сделал не для себя — мне было чертовски трудно вернуться сюда, и я это понимал. Мне всегда хотелось как-то повиниться перед ними за то, что я не возвратился — перед женой и дочкой. Они думали, что я их бросил. Я бы все на свете отдал, чтобы все вернуть назад.
Как все могло вдруг так перемениться? Все было так чудесно… Между нами словно бы выросла невидимая холодная стена.
— Ты ни в чем не был виноват, — сказала я, словно мы оба не знали, кто был виноват. У меня пропало всякое желание пить вино, и я отдала бутылку Джонатану. — Какой смысл об этом говорить? Ни ты, ни я ничего не можем сделать для того, чтобы вернуться назад. Что прошло, то прошло.
— Что прошло, то прошло, — повторил Джонатан и приложился к бутылке. Он смотрел в темноту и старательно не встречался взглядом со мной. — Я так устал от этого, Ланни. Я больше не могу терпеть такие страдания. Эта мельница крутится и крутится, дни сменяют друг друга бесконечно… Я перепробовал все, что только мог придумать.
— Пожалуйста, Джонатан, сейчас ты просто пьян. И устал…
Винная бутылка упала на мягкую землю. Джонатан потянулся за ней.
— Я отдаю себе отчет. Поэтому я и попросил тебя поехать со мной. Только ты можешь мне помочь.
Я понимала, к чему он клонит. Жизнь порой идет по кругу. И даже самые худшие ее отрезки возвращаются к тебе. Об этом мы спорили каждую ночь — несколько месяцев или лет? А потом он ушел. Он просил, умолял, угрожал. Вот почему на самом деле он ушел от меня. Вовсе не потому, что ему было совестно меня огорчать, а потому, что я отказывалась дать ему то, чего он так страстно хотел. Его единственное желание висело между нами в воздухе. Единственное желание, единственный способ уйти от всего, что ему хотелось забыть. Неисполненный долг, мертвый ребенок, предательство женщины, которая любила его больше всего на свете. Только одно могло заставить все это уйти.
— Ты не можешь просить меня об этом. Мы с тобой давно договорились: просить меня об этом ужасно. Ты не можешь оставить меня одну… со всем этим.
— Тебе не кажется, что я заслужил свободу, Ланни? Ты должна помочь мне.
— Нет. Я не могу.
— Хочешь, чтобы я сказал, что ты в долгу передо мной?
Эти слова больно ранили меня. Раньше он их не произносил. Что бы то ни было, но он никогда не бросал мне в лицо этих слов, которых я полностью заслуживала. «Ты в долгу передо мной, потому что ты сотворила это со мной. Из-за твоего заклятия я страдаю столько лет».
— Как ты можешь так говорить? — взвыла я, готовая нанести ответный удар. Мне хотелось, чтобы ему стало так же плохо, как было мне. — Ты ушел, а я все эти годы мучилась и ничего не понимала!
— Но ты не была одинока. В каком-то смысле я остался с тобой. Где бы ты ни была, ты знала, что я где-то есть на свете. — Джонатан с трудом приподнялся и сел. Он был очень слаб. Его голова клонилась к груди. — Для меня кое-что изменилось. Я должен кое-что тебе сказать. Я не хотел, Ланни. Я не хотел делать тебе больно, но ты должна понять, почему я вновь прошу тебя об этом. Почему это так важно для меня именно сейчас. — Он сделал глубокий вдох. — Понимаешь… я влюбился.