Федот вмиг ожил, подбежал к одному из коней, отвязал, легко и красиво кинув тело в седло, круто развернулся и - с места в галоп, вверх по полого поднимающейся по склону оврага дороге - в город.
Ветер стих, редкие снежинки медленно падали с протончившихся туч; кое-где сквозь них просвечивали узкие голубые, как свежевыкрашенные, полосочки небесной тверди. Видимость улучшилась, но противоположный берег не разглядеть.
Боярин отвернулся от воды, начал смотреть на дорогу, проложенную по правой стороне оврага. Краем глаза поглядывал на вятчан, горделиво и оживленно беседовавших друг с другом, изредка бросая на нежданного гостя любопытные взгляды.
...По дороге лихо спускались одноконные ездовые сани.
Вот мышастой масти жеребец, обежав вокруг боярина, остановился.
- Тыр-р-рр!.. - Федот-извозчик оскалил зубы, подмигнул боярину.
"Али показалось?! До чего ехидный этот рыжий! Хотят, как бабу, на саночках прокатить! - со злостью думал Андрей Воронцов. - Если тот, сивобородый, не сядет со мной, не поеду - лучше пехом..." Но вятский сотенный подошел, сел и чистым сухим голосом пригласил:
- Садись...
Московский боярин уселся на высокий бурый ворс медвежьего тулупа, вытянул ноги - только сейчас почувствовал, как сильно устал, и, хотя смущала непривычная езда, захотелось спать. Зевнул, по привычке перекрестил рот и, пересилив себя, стал смотреть по сторонам.
По мере того как поднимались, слева стали вырастать как из-под земли побеленные снегом шатры башен, тесовые навесы городков, внешняя их сторона, и, всмотревшись, он увидел вместо деревянных каменные стены! - такого не должно быть, воевода точно знал, что Хлыновский кремль деревянный. "Неужто кажется? Теряю разум!" - испугался боярин и начал отчаянно креститься, шепча:
- Свят, свят, свят!.. Прости меня, господи, многогрешного - дай исполнить великокняжеское порученье!..
Сотенный, перехватив его полуумный взгляд, отодвинулся, насколько позволила повозка, стал высматривать, чего испугался его спутник. "Што за боярин - на каждом шагу молится!" - с неприязнью подумал подвойский ватаман Игорь Голубов об Андрее Андреевиче Воронцове, не найдя ничего такого, от чего можно было пугаться.
Между тем повозка шагом поднималась - видны уже основания городков, башен, припорошенные снегом, и... боярин углядел на углу шестигранной башни отлетевшую глиняную штукатурку, а под ней дерево!..
...Такое непристойное ругательство исторглось из уст московского посла, что подвойский, пораженный услышанным, подумал: "Не того ли он - не блаженный? То молится, то богохульничает!.."
Поднялись, въехали на большую площадь, отделяющую кремль от посада.
Особняком стояли лавки и дома торговых людей. Толпа по-зимнему одетых и, судя по овечьим дубленкам, в большинстве бедных чернолюдинов: мужиков и женщин с детьми - зевала на боярина.
Сани свернули налево. Копыта коня гулко застучали по обледенелым бревнам переходного моста через ров.
Кремль вблизи оказался внушительным: высота стен достигала 4-х, башен - 5-ти саженей. Мост, по которому въезжали, был подъемный: поднимаясь, запирал входные ворота башни. Получались двойные двери; снаружи толстые бревна моста, изнутри дубовые ворота кремля. "Пороками25 не прошибешь!" - приятно удивился Андрей Воронцов.
Попав в кремль, боярин увидел весь Хлынов: неправильный большой шестиугольник с семью башнями.
Прямо внизу, слева, в углу стояла четырехгранная башня, справа - шестигранная - это восточная сторона; как догадался - на краю высокого берега Вятки. От нее с двух сторон вверх уходили изогнутые посредине под тупым углом на внешнюю сторону северная и южная стены кремля. На углах приросли приземистые, как грибы-великаны, четырехугольные башни.
С внутренней стороны стены были не замазаны глиной - высотой не более 1-2-х саженей от земли. Замыкала кольцо-шестиугольник западная сторона, обращенная к площади, к посаду - с 3-мя шестигранными башнями (Никольской посредине - главной - с Большими воротами - по ней въехали в Хлыновский кремль).
В нижней части, справа, отгороженные острогом, темнели полуземляные строения. "Темница", - понял боярин.
Чуть выше красовалась подзолоченным крестом и серебряной маковкой церковь. Рядом большая хорома, в тереме которой на окошках поблескивало стекло! Большая часть города - жилая - лежала по левую руку: простые избы, дома мастеровых, огороженные вместе с хозяйственными постройками, выделялись боярские хоромы; в чьем-то дворе сверкнула крестами домовая церквушка.
Все выглядело мощно, красиво и надежно. Много было людей: мужчин, женщин, детей и воев. Андрей Воронцов не ожидал увидеть Хлынов таким: большим, многолюдным; с неприступным кремлем, и вновь почувствовал, как силы и уверенность возвращаются к нему: город пришелся по душе. "Вот здесь мне жить, собирать полк и с ним идти на рать с самым страшным, безжалостным, люто презирающим нас, русских, врагом... Может, будет это моя последняя... - он широко перекрестился, больно толкнув соседа. - Лишь бы вятчане не зауросили, смогли собраться к походу... Набрать полк!" - думал боярин, подъезжая к большому, по внешнему виду только что отстроенному воеводскому дому.
Вятка. Быть или не быть походу?!
Два бородатых вооруженных сторожа-воротника открыли ворота и впустили возок в просторный чистый двор.
С крыльца сбежал в серой волчьей шубе, в белоснежной лисьей шапке вятский воевода. Широкими уверенными шагами он подошел к возку, поклонился малым поклоном.
- В здравии ли великий князь Иван Васильевич?.. Легка ли дорога была?..
Помог встать гостю.
Боярин Андрей Андреевич достойно ответил, глядя на напряженное лицо Константина Юрьева; вскинул руки - обнял, три раза поцеловались.
- Государь велел облобызать тебя при встрече...
В больших умных сине-голубых глазах воеводы вспыхнула радость, лицо смягчилось. Взяв за локоть, повел боярина в дом.
На следующий день после получения повелительной грамоты великого князя с личной припиской на отдельном желтом листке бумаги, вложенном во внутрь закрученной в трубочку пергаментной грамоты, опечатанной свинцовой печатью, Константин Юрьев собрал в Думном доме бояр. Ни сотенных, ни больших житьих людей, кроме Игоря Голубова, не пригласил - так всегда бывало, когда решались важные государственные дела.
По мере знатности и богатству уселись бояре на лавки вдоль стен. У дальней стены с квадратными окошечками, пропускающими лишь зеленоватый свет, за тяжелым столом напротив думных26 мужей сели: воевода Константин Юрьев, его товарищ и московский боярин Андрей Воронцов. Отдельно, около выхода, в полном вооружении, сидел подвойский ватаман Игорь Голубов - как всегда аккуратно и красиво одетый. Думный дом был оцеплен охранной полусотней.
Бояре нет-нет да косились на подвойского: "Тебе-то што здесь делать - иди на улицу - сторожи..."
Андрей Воронцов сидел довольный. Все складывалось удачно: вятский воевода умный, толковый, искренне обрадовался походу, обещался живота не пожалеть - исполнить великокняжеское повеление; московское войско переправилось, устроилось - правда, не в кремле, но это временно.
Вчера, после встречи с воеводой, их увел к себе боярин Павел Богодайщиков - вон он, ближе всех сидит: небольшой, толстенький, черными масляно-плутовскими глазками поблескивает да свою смоляную бороденку подергивает. Напоил, накормил. Кроме меду подсласту27, угостил красным вином, в мовницу28 все втроем сходили...
Воевода сказал, зачем собрал думу, подал знак своему товарищу.
Игнат Репин развернул великокняжескую грамоту, приветливо улыбнулся и высоким голосом начал читать.
Андрей Воронцов знал содержание грамоты, тайной приписки. В грамоте государь Иван Васильевич повелевал своим вотчинникам-вятчанам идти большой ратью на Сарай - столицу Орды, чтобы упредить хана Ахмеда, собирающегося напасть на Московскую Русь; там же требовал, чтобы воеводой был Костя Юрьев (усыновленный племянник ныне покойного воеводы вятского - ярого сторонника Москвы)... Напоминает вятчанам о присяге, которую они дали великому князю Василию II в 1459 году "на всей его воли"...