- Оно и видать...
Дружный хохот грохнул в сеннике. На дворе по-звериному всхрапнули испугавшиеся кони, перевернули возы, порвали уздечки.
Иван Заикин дернул Гришку, уронил в постель.
- Жеребцы! Бога не боитесь - ржете перед сном... Угомонитесь!..
Не все рассказал Гришка...
В то летнее утро, в праздник Святых Первоверховных апостолов Петра и Павла32, с отцом и двумя младшими братьями поехал Гришка в село Спасское: в церковь, на базар. Вместе с ними ехал отцов младший брат со своей семьей.
Жили они вместе, в новых Волковцах, в пяти верстах от села, на левом берегу речки Гоньбинки, которая огибала полукольцом деревни, Спасское, боярскую усадьбу, уходила на восток. Ниже, в двадцати пяти верстах впадала в Вятку.
На берегу Гоньбинки, в полутора - двух верстах друг от друга, выше Новых Волковцев раскинулись: Средние Волковцы - пять дворов; Верхние Волковцы - восемь... Ниже - Мари-Гоньба.
Все вокруг: земля, леса, луга - принадлежало боярину Гривцову; Спасское было его вотчинным селом. Ниже села, ближе к берегу, укрывшись за острожно-земляными стенами, красовались боярские хоромы с теремами, домашняя деревянная церквушка с подзолоченным крестом. Изнутри прижались к стенам длинные приземистые - из старого дерева - амбары, клети, крытые дранкой, конюшни, хлева с сараями - сенниками с соломенными крышами. Отдельно стояли мовницы и курные избы холопов, черного люда.
Как истинно русские, сильными, выносливыми были Волковцевы. Все три деревни работали дружно - старались выкупиться, вырваться из долговых пут.
По рассказам отца Гришка знал, что когда-то его прадеду - крещеному, богобоязному - дед нынешнего боярина разрешил на своей земле поставить деревню, дал лес. И вот прошло столько времени, но никак не могут Волковцевы долг вернуть, стать свободными. Растут семьи, множится род, а долг никак не уменьшается.
Дядя Митяй - по прозвищу Свистун, - женившись, отделился от своего отца и переселился в Новые Волковцы. Жил с ними. В этом году срубил избу: подсохнет, уляжется дерево - поставит себе дом.
С довольным добрым лицом дядя вел под узды лошадь, запряженную в четырехколесную телегу. Его молодая белокурая красавица-жена - тетя Марфа - с годовалым Ванютой сидела на телеге, на мешках с прошлогодним житом.
Этот хлеб специально оставлен на продажу, чтобы дом поднять, купив лес, срубить конюшню, хлев, сарай - хватит пользоваться братовым!..
Выехали из влажного росного леса на разноцветными лоскутками лежащие поля спасских крестьян. Ясное, молодое, будто умытое утреннее солнце светило в глаза. Сытно пахло поспевающей рожью. С голубого неба - с округлыми белоснежными облаками с синими донышками - лилась веселая, тревожащая душу, песня невидимого жаворонка.
По обочинам полевой дороги с глубокими колеями - от колес - стояла стеной рожь, сквозь золотистые стебельки тут и там синели васильки.
Босоногие братья в коротких портках - одному пять лет, другому - восемь, соскочив с возов, наперегонки побежали в село Спасское.
Гришку и его отца, шагавших рядом, догнал дядя Митяй, веселый, молодой, темно-русые волосы до плеч.
- Добрый хлебушко, Семен, уродился у спасских мужиков. Сытно зимушку проживут.
- У нас тоже не худой - мало ли навозом маслили землю... Эх, Митяй, еще два таких года - и мы бы!.. Лишь бы не захворать, уж мы постараемся, - и отец, смешно закативши глаза, перекрестился.
Недалеко от Спасского остановились, усердно помолились на покрашенную маковку спасской церкви с золоченым крестом и начали переобуваться: мужики сняли лапти, размотали волглые снаружи онучи, надели сапоги из тонкой телячьей кожи - за полцены им продал-подарил тесть Митяя. Надели новые, пахнущие льном - до колен - белые рубашки с вышитым воротом и подолом, желтые штаны, подпоясались голубыми поясами с красными кисточками, на пояса нацепили гребни. В ушах поблескивало по одной бронзовой серьге.
Марфа - в нарядном сарафане, золоченые серьги в ушах, серебряные браслеты на руках - осталась сидеть на возу.
Гришка впервые в жизни так нарядился.
Он уже жених - семнадцать лет, - отец обещал к осени присмотреть невесту.
Конечно, родители должны ему выбрать жену - они все ж опытны - жизнь прожили, но Гришка сам нашел; правда, она Марфина сестренка - разрешит ли отец?..
Не часто встречался с ней, но зато как эти встречи были желанны и радостны, как западали в душу! Все сильнее разгоралось неведомое доселе молодое огненное чувство любви. Он делался как бы сильнее, честнее - хотелось жить, стать бессмертным...
Он постоянно благодарил бога за эти встречи и молился, чтобы стала она его женой...
Последний раз встречались на масленой неделе. "Ох, грешен, прости, милосердный Господи, - Гришка отвернулся от отца, взглянул на небо, так похожее на Васенины глаза: та же голубизна, та же белизна белков глаз в облаках, закрестился, - свечку поставлю, только допусти еще разок пообниматься, целоваться - большего не прошу - крещеный, чай, - знаю, не обвенчавшись нельзя!"
Позавтракав у дяди Акима, Митяева тестя, - ели творог, сметану, молоко-варенец да рыбу; мужики выпили по чашке меду-"насыти"33 (Гришку обнесли: "Борода еще не отросла - нельзя!"), отмолившись в церкви, Гришка отпросился у отца погулять по базару: с Васеной был тайный уговор встретиться там.
В село Спасское - дворов тридесять - на праздник съехалось много народа, и базар был подходящим местом для встречи...
Торговали под открытым небом. На шестах висели: лапти липовые и кожаные, сапоги, поршни34. На лавках лежали: одежда, ткани... В кадках - прошлогодний-хмельной, нынешний-пресный - мед. Выделялись среди толпы плотные, коренастые мари с чуткими настороженными лицами. В стороне лыбились белокурые, рыжие удмурты, держа в руках меха...
Все можно было купить, продать, обменять: сани и телегу, стальные портняжные иглы и боевой лук со стрелами, лошадь и выжгеля35, охотничий нож и сапожные правила. Много было поделок из бересты: от солонки и туесов до писчих листков36 для письма...
Шумел, галдел базар на краю села. Где-то пели, переливчато-звонко дудели сопелки; долетали до уха бархатные, уныло-нежные звуки волынки, грустью царапающие сердце...
Рядом, на лужайке, разноцветная толпа мужиков и баб: оттопывают под плясовые песни вятскую топотуху, кружится разнаряженный веселый люд в хороводе, смеется, радуется, празднует, но не пьянствует - отродясь не было у русских такого - отдыхают после сенокоса, набираются сил для уборки жита...
...Встретились неожиданно. Васена первая увидела - засмущалась, остановилась, радостно-стеснительно улыбаясь, затеребила свою длинную золотую косу, не отпуская с него влюбленных горящих небесно-лазурных глаз.
Гришка вдруг остро почувствовал ее взгляд, закрутился - увидел и с глупым от счастья лицом, с сияющими глазами, шагнул к ней; схватились за руки, смутились, не зная что сказать друг другу, что делать...
"Ох и хороша! - белолика, стройна и телом дородна... - он смотрел на отливающие золотом волосы, заглядывал в голубые озорно-завораживающие очи и подумал: - Опять будет сниться..." - странное, непонятное, до боли грустно-сладостное волнение охватило Гришку - такого у него раньше не было. Он почувствовал, что и она испытывает то же самое. Страшно стало - так было хорошо. "Это, наверно, опять бес толкает на грех... Нет - целоваться я больше не буду - она все ж девка - слаба, - я же муж, не должен слабым быть, одолеть должен свою срамную телесную страсть", - решил он, глядя на ее узкий, высокий разрез красивого носа, с просвечивающими на солнце розовыми ноздрями, почувствовал, как закачалась под ногами земля, и он, как пьяный, повел ее, не в силах выговорить слово... То ли сон, то ли явь - все радовало, Гришка пил это чувство и не мог насытиться.