— Вы утверждаете, что прошлой ночью злоумышленники пытались проникнуть в вашу комнату?
— Да, утверждаю!
— И что они только что повторили свою преступную попытку?
— Они или кто-то другой.
— Минуту назад?
— Минуту назад!
— Вы узнали бы их?
— Нет… В моей комнате темно, в этом дворе — тоже, и я не могла видеть их лиц.
— Их было много?
— Не знаю.
— Мы узнаем это, сестра, — воскликнул господин Янар, — мы узнаем. И горе мошенникам!
В этот момент господин Керабан прошептал на ухо ван Миттену:
— Опасаться нечего. Нас никто не видел.
— К счастью, — ответил голландец, не совсем уверенный, что все обойдется благополучно. — Иначе с этими дьяволами, курдами, мы бы не распутались!
Тем временем судья расхаживал взад и вперед. Казалось, к большому неудовольствию жалобщиков, что он не знает, какое решение принять.
— Судья, — сказала благородная Сарабул, скрещивая руки на груди, — неужели правосудие бессильно? Разве мы не подданные султана, имеющие право на защиту? Женщина моего происхождения стала жертвой подобного покушения, и еще не убежавшие виновники избегнут наказания?
— Она воистину великолепна, эта курдчанка! — справедливо заметил господин Керабан.
— Великолепна… но и пугающа! — заметил ван Миттен.
— Что вы решаете, судья? — спросил господин Янар.
— Пусть принесут факелы, — вскричала благородная Сарабул. — Я посмотрю… буду искать… Может быть, узнаю злодеев, осмелившихся…
— Не нужно, — ответил судья. — Я сам займусь тем, чтобы обнаружить виновных.
— Без света?
— Без света!
После этого судья сделал знак своему секретарю, который, утвердительно кивнув, вышел через дверь в глубине двора.
Пока это происходило, голландец не удержался, чтобы не сказать тихо господину Керабану:
— Не знаю почему, но меня беспокоит исход этого дела.
— Во имя Аллаха! Вы всегда боитесь, — ответил Керабан.
Затем наступило молчание, во время которого присутствующие не без естественного любопытства ждали возвращения секретаря.
— Итак, судья, — спросил господин Янар, — вы собираетесь в этой темноте обнаружить…
— Я? Нет! — ответил судья. — Я хочу возложить эту задачу на умное животное, которое уже не раз умело приходило мне на помощь в расследованиях.
— Животное? — вскричала путешественница.
— Да… коза… хитрое и лукавое животное, которое сумеет изобличить виновного, если он еще здесь. Ну а он должен быть здесь, потому что никто не мог покинуть двор караван-сарая с того момента, как было совершено покушение.
— Он сумасшедший, этот судья! — пробормотал господин Керабан.
Появился секретарь, таща за недоуздок козу, которую он вывел на середину двора.
Это было изящное животное породы эгагр, чей кишечник иногда содержит каменистые образования безоар, столь ценимые на Востоке за свои предполагаемые гигиенические свойства. Приведенная секретарем коза, со своей проницательной мордочкой, вьющейся бородкой, умным взглядом — одним словом, со своей «одухотворенной физиономией», казалась вполне достойной роли угадывателя, которую ей предназначил хозяин. Стада таких коз в большом количестве встречаются во всей Малой Азии, Анатолии, Армении и Персии. Они замечательны тонкостью своего зрения, слуха, обоняния и удивительной проворностью.
Коза, чей ум судья так ценил, была среднего размера, снизу — беленькая, зато сверху — черная. Она грациозно улеглась на песке и, поводя своей коронованной рогатой головкой, с хитрым видом стала рассматривать «общество».
— Какое милое животное! — воскликнула Неджеб.
— Но что же этот судья собирается делать? — спросила Амазия.
— Без сомнения, тут какое-то колдовство, — ответил Ахмет, — на которое попадутся эти невежды.
Так же думал и господин Керабан, который не стесняясь пожимал плечами, в то время как ван Миттен поглядывал на эти приготовления с некоторым беспокойством.
— Как, судья, — спросила благородная Сарабул, — вы хотите, чтобы эта коза опознала виновных?
— Она самая, — ответил судья.
— И она сумеет?
— Сумеет!
— Каким образом? — спросил господин Янар, как всякий курд, не чуждый суеверия.