АТС запросил Шкловского электронным женским голосом. Он снял трубку и приложил к уху.
- БЧ-Пять на связи. Есть добро на максимальный?
- Вадим Лаврентьевич, это Резалин говорит. Что стряслось у тебя?
- Командир, руби связь. На разгон идти надо, вторую установку лечить буду.
- Не могу, Вадим Лаврентьевич, не могу я связь вырубить. Люди же год, а некоторые два ждали...
- Тебе одним словом, командир, или в нескольких объяснить?
- Все так плохо?
- Если спляшем куда-нибудь в звезду, в рапорте пометьте, что я предупреждал.
- Ты не спеши, а то пришел, услышал и решил. Ты мозгами пораскинь, Вадим Лаврентьевич, придумай что-нибудь, вот чтобы и связь осталась, и движки.
- К черту связь, мне жизнь дороже!
- Ты мне соляр не лей слезами, стармех!
Резалин очень редко так обращался к Вадиму Лаврентьевичу, и это насторожило дизелиста.
- Тебе скажу, - продолжил Леонид Денисович, перейдя на шепот. - Понимаешь тут какое дело, Вадим Лаврентьевич, мы - в войне. Уже восемь лет как. Мы летим себе, а тут война на тридцать светолет. И мы - тренировочная мишень: ни орудий, ни брони, только кучка мозгов на борту. Может, ты рвешь семейные связи, не хочешь отправить весточку дочери, но другим... им это позарез нужно. Не будет тревоги, пока окно не закроется, я так решил. Дай людям шанс попрощаться... пусть они этого и не понимают. Думай, как связь сохранить, очень прошу, думай.
Резалин даже не поюлил, так, хвостиком махнул, а яйцо разбилось-таки. Выпалил все как есть, не приврал даже, не приукрасил. «Скотина, на меня все решил скинуть!»
- Ты почто на меня гриф «совсек» повесил, а, командир?
- Не хочешь по-хорошему, стармех?
- Не хочу, командир. Это ж мне за двумя зайцами гоняться, не тебе.
- Тогда слушай приказ, - дизелист готов был поклясться, что слышит скрип зубов Резалина. - Делай с дизелями что угодно, но чтобы связь и скорость оставались прежними. Способ по усмотрению. Приказ ясен?
- Так точно, командир.
Дизелист медленно отнял трубку от уха.
- Тогда выполняй, твою... - донеслось из динамика, прежде чем Вадим Лаврентьевич повесил трубку на скобу.
Лидочка глянула в спину хмурому старику. Тяжело ему дается полет. Будь ее воля, а таковая была, пока капитан Резалин не подсуетился за стармеха, не пустила бы на борт. В легких хрипы влажные, в нижних долях концерты пузырятся. А лечиться не хочет. «Стерпится!» Чем он только дышит!
И все-таки этот старик ей нравился своей упертостью, своей нелюдимостью, какой-то необычной отрешенностью. На все-то у него был ответ, скупой, как сейчас, когда он развернулся и ушел, или развесистый с прибаутками, когда в нем юношеская искорка играет. Лидочка понимала капитана, без такого человека их миссия была обречена.
...Вот бы только лекарства принимал!
Она встала в очередь. Попыталась дурочкой прикинуться, мол, Шкловский ей место занимал. Куда уж старику весточку писать? Нет у него никого, а стоял, стоял-то он ради нее, ей место подошвами грел. Однако очередь из образованных в своих академиях и институтах персон, амбициозных и ревнивых до промоции, точно чайки раскричались, завозмущались. Нет, говорили, не пустим; степенями и грамотами, грантами и предписаниями на словах забряцали. Кто ж она такая, всего лишь маленькая фельдшерица Лидочка, куда ей указывать первым мозгам Солнечной системы!
Смущенная и расстроенная тем, что никто из этих мужчин и женщин не встал на ее защиту, она заняла место в конце очереди, тихо рассматривая чуть стертые мыски своих белых туфелек. Вот был бы Вадим Лаврентьевич здесь, он точно бы не дал ее в обиду. «Жаль, что спросила о весточке. Вот дура! Куда ему писать! Только обидела старика...»
Дверь в рубку связистов отворилась, и очередь с натуженным вдохом подалась вперед. Резалин осадил всех скупым вопросом:
- Медик есть?
Из очереди вышли горделивые доктора в гражданской одежде. Халаты им были ни к чему: они лишь пассажиры на этом корабле, но долг обязывал показать себя во всей красе перед прочими людьми, дескать, они - вершители жизни в этом мире. Один, высокий, статный, плотный с извитой шевелюрой, вскинул подбородок и провел рукой по волосам.
- Я здесь доктор, ну, что там случилось?
Хотя Лидочка была впервые в космическом путешествии, и не знала других капитанов, но Резалин ей нравился. Он был простым, как Шкловский, земным. И сейчас, едва вельможный доктор шагнул вперед, манерно приподняв руки, точно хирург, ожидающий, когда оперсестра соизволит надеть ему перчатки, капитан холодно оправил его обратно в очередь.
- Со всем уважением, но вы не являетесь членом моего экипажа, посему, если вашу светлость не затруднит, встаньте туда, где стояли, за лаборантом.