Пригнувшись и виляя, я смогу добежать до них прежде, чем погибну. Я смогу закрыть их двоих собой от Макса, но не от вооруженного — наверняка, также запрограммированного на выполнение смертельного приговора — солдата за ними. С завязанными за спиной руками я не смогу схватить их в охапку и откинуть в сторону с линии перекрестного огня.
— Сорок восемь.
Нужно сделать что-то с Рыжей. До окончания обратного отсчета — как минимум — Эмми нужно заслонить от пистолета Эд. Но показательное выступление Джанин показало, что Рыжая — не безвольный неподвижный манекен, с ней тоже придется бороться.
Итог получался неутешительным: даже при удивительном везении, увернувшись от Макса, рядового и самой Эд, я могу спасти только Эмми, повалившись на неё и укрыв своим телом. Добравшись до неё — невозможное стечение обстоятельств — я стану неподвижной мишенью и тогда точно буду убит. В последующей перспективе спасет ли это Кроху и Рыжую? Я сомневался. Джанин сохранит жизнь одной из них только для залога, для гарантии моего подчинения, потому что я ей нужен. Превратившись в бесполезный труп, я не остановлю ёбнутую Эрудитку.
— Тридцать один. Тридцать. Двадцать девять.
Она убьет их. Обеих.
— Рыжая! Это же наша Эмми! Что ты, черт побери, делаешь?!
Джанин заскрипела противным смешком:
— Эрик, не глупи. Ты её не уговоришь.
— Двадцать три.
— Останови это, — заревел я, пытаясь встать с колен, но по затылку полоснула острая боль. Макс ударил меня пистолетом. Я бессильно осел на пол и простонал, едва сохраняя сознание: — Останови, блядь, этот ебучий отсчет!
Джанин пожала плечами и покачала головой, постукивая пальцем по запястью. Время бежало неумолимо.
— Девятнадцать. Восемнадцать.
— Твоё решение, Эрик.
Время лишало выбора, рассудка, возможности вдохнуть.
— Семнадцать.
— Эд, — прохрипел я.
— Что ты сказал?
— Пятнадцать.
Я сглотнул и поднял взгляд на Джанин. Она с услужливой улыбкой наклонилась вперед. Вот ведь ублюдочная сволочь. Я сгною её за это. Размозжу её белобрысую башку. Сверну шею, раскрошу ребра и вырву сердце.
— Четырнадцать.
В глазах темнело.
— Я сказал: Эд.
Она кивнула и впечатала в экран новую команду. Рыжая мгновенно послушалась. Её рука твердым, плавным движением взмыла вверх и уперла дуло в висок. Пистолет замер у её лица, крепко зажатый в тонких бледных пальцах. Курок взведен, предохранитель отключен.
— Двенадцать. Одиннадцать. Десять.
— Рыжая, — прошептал я, едва дыша. Что-то неподъемное давило на грудь, сжимало легкие и перекрывало горло. — Рыжая, посмотри на меня.
Пустой взгляд подчинился.
— Семь.
— Прости меня.
— Шесть. Пять.
Утратившие всякий цвет пластмассовые глаза смотрели безразлично.
— Я люблю тебя.
— Два. Один.
Выстрел.
Он громыхнул в закрытом пустом пространстве как взрыв. Он отдался от стен и усилился, его оглушительный грохот сотрясал воздух. Кажется, я кричал, кажется, это было «нет!». Кажется, Эмми даже не вздрогнула от пронзительного хлопка.
Голову Эд по инерции дернуло в сторону, и тело начало нескладно заваливаться. Черной неподвижной фигурой она упала на пол. Пистолет выпал из руки, обнажая светлую ладонь, оголяя темный вензель вытатуированной на кисти буквы 𝓔 — нашего одного на троих инициала, символа нашего единства. Рыжие волосы рассыпались, из-под них по белоснежной, отражающей яркое свечение ламп, поверхности начала расползаться алая лужа крови.
Я задыхался, судорожно пытаясь вдохнуть, захлебывался слезами, сотрясался всем телом в беззвучных рыданиях. Я отказывался понимать. Отказывался верить. Отказывался от щемящей, раздирающей внутренности, выдавливающей из легких последний воздух холодной боли.
— Это была демонстрация твоего повиновения, Эрик, — отчеканила у меня над головой Джанин. Острые носки её туфель расплывались перед моими глазами. — Знай своё место. Помни, чем рискуешь. И возможно, всё обойдется. Урок окончен.
========== Глава 18. ==========
All these questions they’re for real
Like «Who would you live for?»,
«Who would you die for?»
And «Would you ever kill?»
Twenty One Pilots «Ride»
Сирена боевой тревоги заполняла Яму, отражалась от каменных стен и слабеющими волнами эхо возвращалась назад. Вспышки проблесковых маячков на стенах окрашивали темный плотный строй бесстрашных в блики оранжевого. Я стоял на лестничном пролете и сверху наблюдал за процессом. Прямо над моей головой безостановочно прокручивалась запись:
— Внимание! Это не учения! Всему личному составу, включая инициируемых, прибыть в Яму для проведения чипирования. Внимание! Это не…
— Эрик?
Я обернулся. За мной, насторожено поглядывая вниз, на черное пятно толпы, расползающейся в несколько очередей по одному, стоял Четверка. Надрывные завывания тревоги начались в начале пятого утра, поднимая из коек заспанных бойцов и снимая с ночной вахты дежурных, но Тобиас не выглядел ни уставшим от бессонной ночи, ни расшатанным ранним пробуждением. Он был собранный и бодрый, с небывало твердым выражением.
— Эрик, я знаю про Эд.
Звучание её имени пронзило мозг. На моем лице непроизвольно дернулись мышцы.
— Почему ты не сказал? — он шагнул ближе к перилам, переводя встревоженный взгляд с меня на Яму и обратно. — Ты ведь знал, да? Ты знал про её смерть, ты знал, что её убили? В Эрудиции?
Каждое его слово как несокрушимый отбойный молоток ударяло по мне, вжимая в пол, сдавливая внутренности, ломая кости. Он приближался, его голос становился все громче и отчетливее на фоне завывания сирены и механического объявления. Я напряг руки, зажимая в кулаках поручни и сминая между пальцев металл.
— Эрик, какого черта вообще? — выдохнул мне прямо в ухо Тобиас. — Почему ты молчал все эти дни?
Я дернулся, не в силах бороться с острой физической болью, повернул голову к Четверке и прошипел ему в лицо:
— Итон, ты спрашиваешь как друг или как офицер разведки?
По нему пробежала тень непонимания и смятения.
— В первую очередь как друг, — тихо ответил он. Я скривился.
— Тогда, как другу, я настоятельно советую тебе спуститься в Яму ко всем остальным и помалкивать.
— Но, Эрик…
Если он не заткнется, пронеслось у меня в голове, я перекину его через перила вниз. А затем, вероятно, прыгну следом. Так рано и бесполезно этот день не должен закончиться. Я красноречиво упер руку в пистолет в набедренной кобуре и вздернул курок. Тобиас отчетливо понял этот жест.
— Спускайся немедленно, — повторил я.
Он поднял обескураженный взгляд с оружия на моё лицо и, скорбно поджав губы, отступил. Мимо нас, коротко отсалютировав, прошел небольшой отряд патрульных, и Четверка молча присоединился к ним. Я провел взглядом его фигуру, сбегающую по лестнице. Как разведчика его интересовало, что мне известно об убийстве: связано ли оно с работой Эд, в самом ли деле она была убита в Эрудиции, и не причастен ли к этому я. Как друга…
Как друг он был непобедим в своем упрямстве. Что бы я ни делал, как бы ни ограждался, как бы ни разочаровывал или пугал его, Тобиас Итон все эти годы неотступно считал себя моим другом. Ни тренировки, ни новые правила поведения и условия жизни, ни окружение не могли искоренить из него Альтруиста. Доброта и сострадание ко всем, даже к чудовищам. Я крайне редко отплачивал ему настоящей дружбой. Но его все равно — как друга, в первую очередь, и только потом, как офицера — искренне беспокоило моё состояние, озадачивало моё молчание о том, что я овдовел. Я знал Итона, я видел в его глазах искреннюю боль. Не только по погибшей подруге, но и по моей утрате.
Спустившись в Яму, Четверка поднял голову и устремил на меня долгий пристальный взгляд, словно слышал мои мысли.
Он попал в разведку сразу после подготовки, долгое время очень тесно работал с Финли, был едва ли не его правой рукой, хоть официально должности помощника и не занимал. Тобиас не удивился новости о смерти Лидера и версию о самоубийстве принял так, словно знал, чего стоит выраженное сомнение на этот счет. Он не спросил о происходящем внизу, хотя поглядывал на процесс «чипирования» с тревогой, так, словно понимал, что это на самом деле. В курсе ли он всего того, над чем работала Эд и за что убрали Финли? Мне казалось, что да. Мне казалось, они все работали вместе.