Тамара никогда не думала о матери в таком ключе. Она считала её мелочной сукой, заморившей отца, ненавидящей её, единственную дочь. Сумасшедшая старуха, только так и думала Тамара в последние годы про мать. Абьюзерша, которая сломала ей жизнь.
И эта абьюзерша сама недоедала, чтобы накормить её, Тамару. На женщину это произвело такое впечатление, что она и не заметила, как Люстий и Сап перешли к следующему пункту.
– Раз уж так пошло, обсудим ваших родителей. Что хорошего вы для них сделали? Что привнесли в свой род?
– Эм… – замялась Тамара. Ей было стыдно. Настолько стыдно, что она не хотела это чувствовать. Стыд привычно сменился агрессией, и Тамара пошла в бой. – У меня ужасные родители, испортившие мне жизнь! Отец пил! Бил мать! Они постоянно ругались, пока он не ушёл!
– Угу, – равнодушно зевнул Люстий, – Мы вас о другом спросили. Что вы хорошего сделали для своих родителей и рода? То, что вы профессионально умеете всех обвинять мы уже знаем. Но давайте по делу. Только реальные поступки могут вас хоть как-то вытащить из той пропасти, куда вы сами себя затолкали.
Тамара бросила опасливый взгляд на стрелку. Та указывала на червяка.
– Да, червяком быть ужасно. Жить вы будете не долго, если повезёт. Несколько тысяч лет будете реинкарнировать в червяков. Потом, если повезёт, в кого-то с более развитой нервной системой. Если очень повезёт, за тысячу другую перерождений вернётесь в человека. – поделился перспективами Люстий. – Но это ещё можно исправить. Что хорошего вы сделали для родителей?
– Ничего, – призналась Тамара.
Признавать это было больно.
– С матерью мы постоянно ругаемся. Ненавижу её! Отца я давно не видела, может он уже умер… Ненавижу и его!
– За что же вы их ненавидите?
– Они…
Хотелось снова обвинить, но стрелка опасливо подрагивала, стремясь упасть ещё ниже.
– Возможно… Возможно я была не идеальной дочерью, – выпалила она, надеясь спасти себя от падения в пропасть.
– Не сомневаемся, – ехидно фыркнул Люстий, – Но давайте посмотрим, какими ужасными были ваши родители.
Тамара оживилась. Она и сама бы с радостью рассказала, какой сукой была её мать. И каким уродом был её отец.
Снова замелькали образы из жизни их семьи. Мать работает на одной работе за другой. Ей надо сидеть с дочерью, искать пропитание. Помощи ни от кого нет. Из-за тяжёлой работы, безнадёги, у неё нет шансов пойти куда-то учиться, чтобы устроиться в место получше. Тамара заметила, как мать постепенно теряет надежду. У неё хватает своих проблем. Растут долги, ребёнка надо одевать и вести в школу. Маленькая Тамара постоянно капризничает, требует внимания и дорогие вещи, на которые нет денег. Мать злится от бессилия и того, что не справляется. Тихо плачет у себя в комнате.
Годы идут. Тамара растёт, жиреет и наглеет. Требует у матери деньги, а когда та не даёт, ворует их. Школа кончается, Тамара подаёт документы в институт, но на бесплатное отделение не поступает. У матери нет денег оплатить учёбу, и Тамара обвиняет её в том, что она ужасный человек, сломала ей жизнь. Мать тяжело заболевает, но дочь этого даже не замечает. На просьбы о помощи отвечает грубо, насмехается, называет тупорылой неудачницей.
– Ваша мать всю жизнь хотела дать вам хоть что-то, хотя у самой не было, – роняет слова Люстий, – Вы её постоянно демонизировали, Тамара. Оскорбляли, не замечали её трудов, её любви. Поносили и смаковали, какая она ужасная. Делали всё, чтобы заглушить своё чувство вины. Вы сидели на шеи у старой, больной женщины, которая положила свою жизнь ради вас. И смели обвинять её, чтобы не платить по счетам.
– Каким ещё счетам… – жалобно проныла Тамара, рыдая.
– В вас было много вложено. Но никакой отдачи, да хотя бы элементарной помощи или благодарности ваша мать от вас не увидела.
Люстий снова щёлкнул пальцами и в этот раз Тамара увидела квартиру, где жила. Увидела, как не моет за собой посуду, разбрасывает вещи, ругается с матерью, когда та требует хоть какого-то порядка. Впервые Тамара увидела себя не как святого человека, несправедливо обделённого другими, а как мерзкую свинью, портящую жизнь другим.
– Да неужели, – хохотнул Люстий, – Сап, это что сейчас было? Раскаяние промелькнуло?
– Промелькнуло и исчезло. Она уже крутит в голове мысли, какая мать всё же ужасная и что сама вынудила её быть такой сволочью.
– Безнадёжна, – вздохнул Люстий, – Давай уже в утиль!
– Не надо в утиль… – сквозь рыдания прохлюпала Тамара.