- Может, лучше не надо. Миссис Смелтцер сказала, что у отца Барри плохое настроение. Судя по ее лицу, я бы сказал, что она права.
- К черту его. У меня тоже плохое настроение.
Он перешел дорогу. Даг последовал за ним после минутного колебания. Они прошли мимо недавно установленного знака "Посторонним вход воспрещен" и обошли церковь сбоку.
- Я заметил кое-что еще, - сказал Тимми. - На ней была еще одна новая пара сережек. Я говорю тебе, чувак, происходит что-то странное. Что-то большее, чем просто он ее ударил.
- Но, как ты сказал, мы ничего не можем сделать. Отец Барри - взрослый человек. А мы - дети.
Тимми пнул камень. Он пролетел через церковную парковку, ударился о телефонный столб и покатился прочь.
- Он не взрослый. Он - чудовище. Барри должен кому-нибудь рассказать.
- Может, он боится.
Они дошли до задней части церкви и начали спускаться по центральной дороге кладбища.
Ни Барри, ни его отца не было видно, и они не слышали звуков газонокосилки или чего-то еще. Этим утром даже птицы и насекомые казались безмолвными. Казалось, что вся живность покинула территорию.
- Почему Барри боится рассказать? - Тимми понизил голос, на случай, если мистер Смелтцер или Барри окажутся в пределах слышимости. - Он был бы в безопасности. Он и его мама. Копы засадили бы его старика в одно мгновение.
- Может, он смущен, как я, - Даг вздохнул. - Я до сих пор не могу поверить, что рассказал тебе вчера вечером.
- Ты сожалеешь, что рассказал?
- Нет, - Даг колебался. - Но я боюсь, что ты кому-нибудь расскажешь. Твоим родителям или преподобному Муру.
Тимми похлопал его по плечу:
- Я обещал, что не скажу, и не скажу. Но ты должен что-то сделать, парень. Ты не можешь просто оставаться там и позволять ей продолжать делать это с тобой. Это неправильно. Она не лучше, чем отец Барри.
- Я знаю, я знаю. Просто она - это все, что у меня осталось, Тимми. Я не могу просто бросить ее.
- Но ты должен. Ты должен выбраться оттуда.
- Я не могу. Я знаю, что это неправильно. Я знаю, что она делает что-то плохое, как в тот раз, когда мы положили гильзу от дробовика на железнодорожные пути, чтобы посмотреть, что произойдет, когда поезд переедет их.
Тимми покачал головой.
- Все немного хуже, Даг.
- Я знаю. Все, что я хочу сказать, это то, что я знаю, что это неправильно, но я не могу остановить это, кроме как запереть свою дверь.
- Тебе это нравится? Ты хочешь, чтобы это продолжалось?
Даг выглядел в ужасе.
- Нет. Конечно, мне это не нравится. Я ненавижу это. Я уже говорил тебе об этом.
- Тогда обратись за помощью.
- Я не могу. Это не будет...
- Она - чудовище.
- Она также моя мать!
Он сильно толкнул Тимми. Тимми попятился назад, чуть не споткнувшись о низкий надгробный камень.
Даг надвигался на него, мясистые кулаки были подняты в знак протеста.
- Она моя мать, и не смей называть ее так, придурок. Не смей!
- Эй...
- Заткнись. Не тебе это говорить.
Тимми поднял руки вверх в знак капитуляции:
- Ладно-ладно. Успокойся. Мне жаль. Серьезно. Я не должен был ничего говорить.
Лицо Дага стало красновато-фиолетовым, а на шее выступили вены. Еще одна пульсировала на лбу, пульсируя под кожей. Он прижал кулаки к бокам, сжимая и разжимая пальцы. Его челюсть отвисла. Его дыхание было быстрым, с трудом сдерживаемым. Он отвернулся и пошел прочь.
- Ты в порядке? - спросил Тимми.
Не оглядываясь, он кивнул, все еще испытывая приступ гипервентиляции. Его плечи обвисли.
- Куда ты идешь? Ты же не пойдешь домой?
Покачав головой, Даг наклонился, положил руки на колени, и его вырвало. Тимми не знал, стоит ли ему помочь или просто дать ему немного побыть, поэтому он просто стоял и смотрел.
- Не поднимай больше эту тему, Тимми.
Он сделал еще несколько шагов, а затем его снова вырвало.
- Даг, - сказал Тимми, - мне правда жаль, чувак. Я не хотел тебя злить.
- Мне тоже жаль, - Даг встал на ноги, вытирая рот тыльной стороной ладони. - Просто позволь мне разобраться с этим. Хорошо? Это моя проблема, и я с ней разберусь. Я не хочу, чтобы люди узнали. Они и так ко мне придираются. Представляешь, что они скажут, если узнают об этом? Представляешь, что они сделают со мной? С моей мамой? У меня ничего нет. Папы больше нет. У меня осталась только она, и даже если она... отвратительна, я все равно не хочу ее терять. Ты можешь это понять?