— Она в расстроенном состоянии, — говорит Том той самой женщине-копу, что привела меня сюда. — Придётся перенести. Уверен, завтра она сможет рассказать нам больше.
Сквозь боль во мне вспыхивает крошечный огонёк надежды. Меня привели как свидетеля. Пока что я не подозреваемая.
А потом я тут же душу эту надежду, потому что это лишь вопрос времени – прежде чем я сломаюсь.
Или Том убьёт меня.
Или я убью его… и всё равно окажусь за решёткой.
Когда я звоню Анни, держа телефон дрожащей рукой и прижимая одеяло к кровоточащему боку, я желаю только одного.
Увидеть Адама ещё раз.
Этим вечером я не пошла на работу, хотя клуб открыт и, по-видимому, переполнен клиентами. Ничто так не привлекает толпы в стриптиз-клуб, как недавнее убийство.
Я буквально заставляю Анни уйти на работу, снова и снова убеждая её, что со мной всё будет в порядке. Кровотечение, наконец, остановилось, живот туго перетянут бинтами. Всё, чего я хочу – это заснуть и больше не просыпаться, потому что единственное, что ждёт меня впереди – возвращение Тома завтра.
На данный момент я держу себя в руках ради Анники.
Поэтому я испытываю облегчение, когда она наконец уходит. Я забираюсь в постель и плачу, пока, наконец, не засыпаю.
Я сплю урывками. В какой-то момент мне кажется, что я слышу, как открывается окно, но я лишь сильнее утыкаюсь лицом в подушку, отказываясь надеяться. И так уже достаточно разочаровалась.
Только вскоре после этого кто-то резким рывком сдёргивает с меня одеяло. Я слышу прерывистое, яростное дыхание.
Включается свет.
Адам стоит надо мной, оскалив зубы и рыча.
Я ещё слишком потрясена, чтобы чувствовать себя счастливой.
— Что это? — спрашивает он, указывая пальцем на повязку. Он это видит, потому что у меня задралась майка, пока я спала. — Крови быть не должно. Что ты сделала?
Блядь. Он пришёл. Он здесь.
Я тянусь к нему, но Адам отступает на шаг, доставая нож.
— Скажи.
Я киваю. Что-угодно. Я сделаю всё, что угодно.
— Кое-кто ударил меня. Это была не моя вина. Полиция допрашивала меня о том, что в Обители незнакомцев нашли мою кровь.
Глаза Упыря вспыхивают, и я прищуриваюсь. Они словно два луча света. Я подозреваю, что сияние становится сильнее, когда он взвинчен. Это довольно мило.
Он подходит и зарывается руками мне в волосы, отводя мою голову назад, так что у меня нет другого выбора, кроме как смотреть на него снизу вверх.
— Никому, кроме меня, не позволено прикасаться к тебе.
Я вздыхаю, и всё моё напряжение спадает. Я в безопасности, и всё будет хорошо. Он пришёл. Ему не всё равно. Он защитит меня.
И в то же время я чувствую горе. Вот оно. Вот и правило. Я грустно улыбаюсь ему и киваю, оплакивая все те объятия, которых больше не смогу подарить Аннике.
Но что есть то есть. Если играешь с монстрами – придётся принимать последствия.
Он дёргает меня за волосы, и я встречаю боль не стоном, а вздохом покорности, почти облегчения. Нож Упыря вспыхивает в его руке, блеск лезвия замирает на секунду – и он разрезает бинты, не отводя от меня взгляда.
Когда он видит, во что превратилась кожа вокруг раны – чёрно-синяя, распухшая – он резко втягивает воздух сквозь зубы и шипит.
Не говоря ни слова, он проводит языком по моим рёбрам, начиная с горячей, воспалённой ножевой раны. От его языка разливается сладкая прохлада, и я стону от облегчения. Моя рука находит его – и он сжимает мои пальцы в ответ.
Я не могу сдержаться. Слёзы льются, – уродливые и тяжёлые, – катятся по моему лицу, а всхлипы сотрясают тело. Упырь перестаёт проводить языком по моим синякам и поднимает взгляд. Мне кажется, он в недоумении. Он не спрашивает, что со мной, просто смотрит, ожидая. И я говорю, хотя знаю, что это прозвучит жалобно. Что, возможно, ему не будет интересно моё объяснение.
— Я просто... думала, что ты никогда не вернёшься.
Адам улыбается, не обнажая зубов. Это похоже на уступку. Хоть что-то ради меня.
— Хорошая девочка. Я же говорил тебе, чтобы ты меня не ждала. Умница.
Он снова проводит языком по тёмным, покалывающим синякам. Отёк почти исчез, и я не могу не восхищаться его способностью исцелять меня. Слёзы всё ещё катятся по моим щекам, но теперь я уже не рыдаю.
— Но, Холли, — продолжает он, хмурясь. На мгновение мне кажется, что он сердится, но его голос звучит мягко. — Это не значило, что я не приду.
Я ничего не могу с собой поделать. Я улыбаюсь сквозь слёзы, и лёгкость наполняет мою грудь. Опасная надежда, такая сильная, что я не смогу её подавить. Потому что Адам только что успокоил меня. Он проявил редкий признак человечности, заботы, которые казалось ему несвойственны.
И всё же он это сделал.
Потому что я рыдала.
В то же время я, наконец, понимаю, что он имеет в виду. Я была права с самого начала.
— Ожидания ограничивают, — шепчу я.
Он улыбается мне, на этот раз показывая зубы, и я вздрагиваю. Это ошеломляет. Потому что как строить отношения, даже такие мутные и извращённые, как наши, не создавая ожиданий?