Слушая эту перепалку, она, Нонна, с трудом удерживалась от смеха, и ей все больше нравился этот невозмутимый Костюков.
"И вообще у меня накопился ряд вопросов, - продолжал Костюков, подливая вина в фужеры. - Ну, вот например: как писали древние римляне слово "вольноотпущенник"? Через дробь, как у нас пишут "м/мать", то есть "многодетная мать"? Подозреваю, что все-таки они не писали "в/отпущенник", но никто, включая мою жену, не может дать мне однозначный ответ". - "Тебе и не требуется никакого ответа, - тотчас парировала выпад Валентина Савельевна. - Тебе лишь бы поморочить людям голову своими выдумками. Вы себе не представляете, - обратилась она через стол к Нонне, - как мой Юрочка бестолково начитан. Он просто начинен второсортными стихами и литературными реминисценциями". - "А это плохо?" - спросила Нонна, улыбаясь. "Это ужасно! - последовал ответ. - Ведь он все-таки доктор наук и мог бы вести себя солидней. Этим летом у них в институте... Кстати, если вы думаете, что я знаю, как называется его институт, то вы ошибаетесь". "Я много раз тебе говорил, - спокойно вставил Костюков, - мой институт называется ВРЫГТ". - "Вы слышали? - воззвала Валентина Савельевна к Нонне. - ВРЫГТ! Разве может так называться институт?" - "А что? - сказал Костюков. - Нормальная аббревиатура. Не удивляет же тебя, что Большой театр официально называется ГАБТ". - "А ну тебя! Посмотри, люди смеются! Валентина Савельевна патетическим жестом указала на гостей. - Да, так вот, летом у них в институте затеяли лодочный поход по мещерским речкам и озерам. Мы тоже поехали и взяли с собой сына. Все хорошо, погода дивная, природа - просто чудо. Сели в лодки, отплыли. И только начали грести, как мой Сашка вдруг скорчил страшную рожу и как заорет: "А ну, навались, чтоб у вас жилы лопнули!" - "Не так, - поморщился Костюков. - Он крикнул правильно: "А ну, навались, а ну, мальчики, рваните серебряные ложечки! Навались, что же это ни у кого жилы не лопнули!" Вот как он крикнул. Сашка лучше, чем ты, знает литературу". - "Вот-вот! Бог знает чему он учит впечатлительного девятилетнего мальчишку. А в лодке были солидные люди, замдиректора в частности, и я уверена, что твои "серебряные ложечки" ему не очень понравились".
"Это из "Моби Дика", - сквозь смех сказал Валерий. "Еще бы тебе не знать! - напустилась на него Валентина Савельевна. - Вы с Юрой - с одного дерева яблочки. У тебя-то сына еще нет?" - "Нет", - сказал Валерий с потаенным вздохом.
"Послушай, всезнающий Валерка, - обратился к нему Костюков, - а знаешь ли ты, почему тайфунам дают женские имена? Не знаешь? Стыдно, братец. А еще океанолог. Вот послушай. - Длинной рукой снял Костюков с полки книжку, мгновенно нашел нужное место и прочел: - "А как бы вы еще назвали бешеную бурю, которая неожиданно свалилась на вас невесть откуда и потом, тихо воркуя, ушла неизвестно куда..." - "Ни капельки не остроумно, - сказала Валентина Савельевна. - Я уверена, что на планете, откуда прибыл наш высокий гость, - улыбнулась она Уру, - тайфунам дают только мужские имена". Развеселившийся Ур ответил, что т а м не бывает тайфунов, т а м всегда одинаковая ровная погода. "Какая прелесть! - сказала Валентина Савельевна. - Там и жизнь, наверное, ровная, спокойная, не то что у нас крутишься, крутишься как угорелая..."
"Зато у нас занятнее", - вставил Костюков.
Он вспомнил, как у Салтыкова-Щедрина была описана аналогичная ситуация: немецкий мальчик переманивал к себе русского мальчика, а тот отказался, потому что "у нас занятнее". Но Валентина Савельевна не нашла в ситуации решительно ничего аналогичного. Вдруг она с неожиданно доброй улыбкой посмотрела на них, Ура и Нонну, сидевших рядышком, и сказала: "А вы чудная парочка"...
И она положила Нонне брусничного варенья и стала рассказывать, как у них недавно гостили друзья из Новосибирска - Коля Потапкин и его жена Рита, которые и привезли это варенье, и какая у Потапкиных была интересная поездка в Индию. А мужчины завели разговор о предстоящей экспедиции и о проекте Ура и заспорили, заспорили о магнитном поле... об энергии морских приливов... о содержании в Мировом океане солей урана...
Нонна не вмешивалась в их спор. Все, о чем говорили вокруг, как бы отдалилось, заволоклось туманом, - остались только те слова Валентины Савельевны, да и не слова уже, а их смысл, обжигающий душу, и было странное ощущение тесноты, хотелось не то смеяться, не то плакать...
Ужасно хотелось спать. Но почему-то не шел сон к Валерию. Попробовал углубиться в самоучитель французского языка, но не смог. Мысли, оттесненные московскими неделями в подвалы сознания, теперь выплывали наружу...
Соплеменник по спортивному обществу, соплячок из "Буревестника" здрасте, объявился вдруг Костя Трубицын. Яхтсменом был плохоньким, за борт боялся вывешиваться на крутых к ветру курсах, ну и ладно, это бывает, пока не привыкнешь. Не захотел Костенька привыкать. Ушел в теннис играть. И вот нате вам - Знаменитый Теннисист. В Венгрии был, в Югославии был, теперь в Люксембург поедет...
Молодой, удачливый, чернобровый - объявился вдруг на именинах у Ларисы, Анькиной подруги. Ладно, всегда должен быть кто-то в центре внимания. Ладно, танцуйте, отплясывайте хоть до упаду. Топайте, кружитесь, неситесь. А он, Горбачевский Валерий, со своими почти двадцатью восемью годами, со своей языческой верой в Дворец бракосочетаний, - не обязан торчать в углу. Он не бой на корте, чтобы подавать мячики игрокам. Пусть каждый сам играет свою партию.
Он так и сказал Аньке, когда та на следующий день позвонила ему в институт и потребовала объяснений по поводу его безобразного поведения, выразившегося в незаметном уходе с именин. Он так и сказал: пусть каждый сам играет свою партию. Но Аня настояла на встрече, чтобы выяснить отношения. Хорошо. Выяснять так выяснять. У него дела в вычислительном центре - если она хочет, пусть приходит туда к семи.