- Данет, я читал в энциклопедии, что ихтиозавры жили сто миллионов лет назад, - сказал Ур. - Тогда люди еще не жили. Почему ты говоришь, что фильмы делают для ихтиозавров?
Аня засмеялась.
- Ой, помрешь! Это ж надо уметь - острить с таким серьезным видом! Ур, вы из какой страны приехали?
- Это не имеет значения, - поспешно вмешался Валерий. - Вот автомат. Ур, хочешь водички выпить?
- Хочу, - сказал Ур и вытащил из кармана горсть трехкопеечных монет, которыми его исправно снабжал Валерий.
Он пил стакан за стаканом.
- Знаешь, на кого он похож? - шепнула Аня Валерию. - Ты видел рисунки Эффеля "Сотворение человека"? Вот он похож на эффелевского Адама.
- Не нахожу. Эй, Ур, хватит пить. Лопнешь.
Ур озабоченно пощупал свой живот.
- Нет, не лопну, - сказал он и налил еще стакан.
Он пил, с удивлением глядя на смеющихся Аню и Валерия.
Вскоре они вышли к новому зданию цирка, зазывно сверкающему огнями. И тут им вдруг повезло: в кассе начали распродажу билетов, оставшихся от брони, и Валерий подоспел вовремя.
Ах, цирк! Вы входите в кольцевое фойе и вдыхаете полузабытые горожанами запахи конского пота и навоза, смешанные с запахами опилок, парфюмерии и любительской колбасы из буфета. И неповторимый аромат цирка, и само это фойе, которое своим названием, происшедшим от французского слова "жаровня", напоминает о тех временах, когда озябшие зрители в антрактах грели руки над горящими углями в специальной комнатке, - все это наводит вас на мысль о древности и вечности искусства.
Вы покупаете программу с удивительной, по-цирковому яркой обложкой и вчитываетесь в звонкий набор старых терминов - эквилибр-баланс, антиподисты, иллюзионисты, волтижеры... А потом грянет бурный марш, волшебно вспыхнут в вышине софиты, и возникнет на арене монументальная фигура шпрехшталмейстера (переименованного ныне, увы, в "инспектора манежа"). Он подносит к строгим устам микрофон, и в цирке воцаряется тишина...
Если вы по натуре скептик и все знаете наперед, то лучше не ходите в цирк: он покажется вам примитивным. Чтобы получить от цирка удовольствие, надо полностью ему отдаться. И тогда вы насладитесь его яркой грубоватой зрелищностью и получите кучу положительных эмоций, без которых, как утверждает медицина, нечего и думать о мало-мальски приличном здоровье.
Ах, это было великолепно!
Ур смотрел на арену с жадным любопытством. Он громко охал и замирал от ужаса, когда там, под куполом, прекрасное человеческое тело в сверкающем блестками костюме как бы кидалось в пропасть. И он восторженно вскрикивал, когда руки артистки в точном соответствии с законами динамики и кинематики уверенно встречали пущенную рукой партнера перекладину встречной трапеции. Он подбадривал джигитов такими неистовыми криками, что шарахались кони, а зрители вскакивали с мест, чтобы посмотреть на него. В паузах, когда два коверных принимались устраивать друг другу традиционные пакости и клоун, получив пинок, пролетал едва ли не через весь манеж, Ур хохотал, подпрыгивая на сиденье, и в его смехе сквозила жестокая насмешка над потерпевшим - так, вероятно, хохотали в своих роскошных цирках древние римляне, когда звери терзали первых христиан.
Валерий тоже наслаждался зрелищем, но, будучи человеком современным, не позволял себе, конечно, столь бурно проявлять эмоции. Он с интересом поглядывал на Ура. Было нечто первобытное в горбоносом профиле пришельца, в его толстых губах, то раздираемых воплем восторга, то приоткрытых стоном страха. "Да какой он, к черту, пришелец? - думал Валерий. - Такая непосредственность и эмоциональность пристали скорее любителю петушиных боев из развивающейся страны, чем водителю необыкновенного, поражающего воображение корабля". Земной, земной человек сидел рядом с Валерием и оглушительно бил в ладоши. Такой же земной, как его родители, кинувшиеся обнимать овец...
Группа лилипутов показывала иллюзионный аттракцион. Над холодильником "Орск" жарили яичницу, плыл по цирку аппетитный запах, свидетельствующий о том, что обмана нет. Ур опять колотил в ладоши, радовался, как ребенок.
- Знаешь, как это делается? - сказал ему Валерий. - Под крышкой холодильника - петля индуктора тэвэче, и сковорода нагревается в поле высокой частоты. Слышишь, Ур?
- Данет, я слышу.
И он продолжал восторженно хлопать. Валерий презрительно скривил губы. Нет, все-таки он дикарь. Дикарь, которого неведомые учителя неведомо зачем натаскали в математике и обучили управлять летающим кораблем...
- А тебе надо все непременно объяснять, - метнула Аня в Валерия сердитый взгляд. - Человек радуется эффектному зрелищу, а ты ему зудишь на ухо, как ненормальный. Токи высокой частоты...
Тут лилипуты стали раздавать зрителям в первых рядах электрические лампочки и люминесцентные трубки, которые сразу начинали светиться. Ур тоже протянул руку, и лилипут вручил ему трубку. Трубка розово засветилась, Ур взвыл от восторга.
Валерий не удержался от комментария:
- Под ковром по барьеру разложен кабель тэвэче...
Лилипут услышал это, грустным внимательным взглядом посмотрел на Валерия и на Ура. Он был пожилой, этот маленький человек, личико в тонкой сеточке морщин, черные волосы аккуратно зачесаны, и одет он был весьма тщательно: строгий черный костюм, черный галстук-бабочка, лакированные туфельки.
Ур широко улыбнулся лилипуту и отдал трубку обратно. Тот принял с легким кивком и отошел.
После представления, выйдя из цирка, постояли немного, любуясь панорамой вечернего города. Огни, огни, мириады теплых огней; сбегая вниз, к морю, они обрывались чернотой бухты.
Аня теперь держала Ура под руку и оживленно болтала, а Ур стоял, напряженно выпрямившись, неподвижный, не похожий на того дикаря, который еще полчаса назад оглушительно аплодировал и орал нечто восторженное.
- Вы как будто окаменели, - сказала Аня, прервав рассказ о том, как в прошлом году у них был японец-практикант, потрясший институтскую общественность своей необыкновенной вежливостью. - Ур, вы слышите? Почему вы на меня не смотрите?
- Аня, я слышу, - ответил Ур, переступив ногами, обутыми в кеды большого размера. - Я не смотрю на вас потому, что Данет не позволяет мне смотреть на женщин. Это неприлично.