— Закончили, — скупо оповестил Рультын.
— Сейчас едем. Спасибо тебе за помощь.
— Какомэй! Тебе спасибо — бережешь угодья совхоза.
Из балка вышел Генка и крикнул:
— У меня все!
— Пусть едут, — махнул Михаил, — «Точильщика» нет?
Генка отрицательно помотал головой. Ясно. Где-то в другом месте. У браконьера сто дорог, у инспектора только след, да и то если вовремя найден.
Они остались на льду опустошенной ямы одни. Сполохи вились жутким космическим пожаром, от взрывных вспышек по тундре метались неземные тени, мир терял реальность.
— Кытыйгын, — сказал Рультын. — Ветер будет.
Небесные огни не достигали дна узкого каньона. Свет фар высекал в граните мириады цветных искр, стены сходились все ближе, лед между ними выгнулся горбом. В самом узком месте, «воротах», фары высветили стоявший вездеход ГАЗ-47. Рядом обрисовалось другое пятно, распалось на отдельные тени. Люди… Три… Шесть… Семь… А браконьерской машины нет. Удрали.
Михаил тормознул метрах в двадцати. От группы пошел к ним человек. Афалов. Опоздали мы, значит, Серафим Капитоныч…
— Сидят, — сказал Афалов. — На Севере бегать умеючи надо.
— Наледь?
— Полость.
— Живы хоть?
— Живы, живы. Живая рыба — с икрой! — Афалов, смеясь, покачал головой: — Улов у тебя сегодня, инспектор! И смех и грех! Молодец, конечно, но лучше бы его не было: потом изойдешь, пока его обработаешь.
— Кто там? — спросил Михаил.
— Двое, а кто — смотри сам.
Среди знакомых ребят со «Светлого» Михаил заметил высокую фигуру в медвежьей дохе и не поверил глазам своим, узнав Антона Максимовича Редько, председателя поселкового Совета. Рядом стоял низенький полный человек в бараньем полушубке и лохматой собачьей шапке, с широким красным лицом.
— Здравствуйте, товарищ Горец, — весело сказал краснолицему Генка. — Слава господу богу, как говорила моя бабуля, что вы здоровы, хотя на вид у вас температурка за сорок с винтом.
Михаил же только вскользь глянул на Горца: был готов его встретить. А вот Редько… Единомышленник, можно сказать. Все требования по очистным сооружениям поддерживал, людей рекомендовал во внештатные инспектора… Нет, не может быть…
— Я вас попрошу на минутку, товарищ Комаров, — сказал Редько. Михаил не заметил в его лице ни тени смущения. Что он скажет? Произошла ошибка? Да, конечно, что-то произошло. Жизнь, бывает, так накрутит.
— Недисциплинированный у нас народ, — сказал Редько, когда они отошли в сторону. — Угнали самовольно трактор в запрещенные для рыбной ловли места… Пришлось догонять, разбираться…
— Догонять… — задумчиво повторил Михаил. — А бежали зачем?
— Почему — бежали? Мы вас не видели. Сказали рабочим, чтобы немедленно возвращались, и поехали вперед. Не браконьерничать же с ними.
Не-е-ет, не ошибка. Жизнь действительно накрутила, да в другую сторону. Двоедушие. Вранье, предательство — не стесняясь, свалил все на рабочих — что угодно, но не ошибка.
— Рабочие показали, что вездеход чужой, людей с него не знают, — сказал Михаил. — И расписались в акте. Значит, «отцов-командиров» выгораживали, да? Кто же врет?
— А вы что, сами не можете сориентироваться? — спросил Редько. — Член партии, конечно?
— Коммунист, — подтвердил Михаил.
— Так должны к каждому вопросу подходить политически грамотно. Я не рабочий, я осуществляю функции Советской власти на вверенной мне части государственной территории. Помните об этом.
— Я о многом помню, — сухо сказал Михаил. — И, в первую очередь, о законе, его равенстве для всех…
— Но мы с вами члены партии, — перебил Редько. — А воспита…
— А партия — не мафия, она не выгораживает провинившихся, — Михаил повернулся и пошел к людям, потому что говорить с Редько больше было не о чем…
Ребята со «Светлого» заводили трос, таскали из-под скал камни, сооружая выезд из ледовой ловушки. Сели ичуньцы основательно: надо льдом возвышалась только верхняя часть кабины и кузова. Перед носом машины снизу торчала голова Рультына.