– Может, ты сам меня будешь учить?
– Из меня учитель так себе, не то что твой дед, но я могу помочь тебе с практикой. Кроме того, ты ведь сама говорила, что тебе нравятся песни и танцы, которые вы разучиваете на курсах.
– Ну, они такие… нормальные, в общем, – уклончиво говорит девочка. – А вот еда мне правда очень нравится.
– Очаровательная детская честность и непосредственность. Давай тогда прибавим шаг, а то на автобус опоздаем. Кажется, сегодня на курсах будут давать бирьяни с курицей.
– Ура!
Курсы бенгальского языка располагаются в бенгальском культурном центре на Глиб-роуд в Арлингтоне. Они добираются дотуда за час с одной пересадкой. Они на несколько минут опаздывают на первый урок – рисования. Шахрияр забирает у Анны рюкзак, и девочка, вбежав в класс, скорее бежит к одной из групп, сидящих кружком у разложенных листов. Шахрияр садится у входа, берет из стопки на столике журнал и начинает читать, надеясь, что никто не станет расспрашивать, чей он отец и кто мать его дочери.
Остальные родители живо общаются друг с другом, собравшись в кучку. Женщины – в сари, у некоторых волосы по новой моде прикрыты хиджабами. Они расставляют алюминиевые подносы, прогибающиеся под весом еды, – тут и бирьяни, и курица в соусе карри, и огуречный салат, и допиаза с рыбой. На бумажных крышках – пятна жира.
– Я вас здесь раньше не видел, – обращается к нему на бенгальском сидящий рядом мужчина. Жесткие волосы на его голове были бы с проседью, не будь подкрашены хной в рыжий цвет. Одет он в явно сшитый на заказ серебристо-серый костюм с едва заметным зеленоватым отливом. – Которая тут ваша?
Шахрияр беззвучно цедит ругательство.
– Вон та. Девочка в зеленом платье.
– Славная малышка. Какая кожа! А глаза! Прошу меня простить, ее мать…
– Да, мать – американка, – Шахрияр старается, чтобы ответ не прозвучал излишне резко. Беседа бенгальцев – это настоящая наука, где позволительно будто бы невзначай заговорить о личном, но при этом малейшая грубость может дорого обойтись.
– Простите, не хотел вас задеть. Моя первая жена тоже была американкой. Дочку назвали Ребеккой. Она синеглазая. Мне ли не знать, каково это, когда у тебя дочка наполовину американка. Все эти взгляды, расспросы…
– Первая жена? Получается, вы…
– Развелся, – кивает собеседник. – Еда, язык, воспитание, культура – мы оказались слишком разными. Тут никакая сила любви не поможет. Бывшая жена с дочкой сейчас в Калифорнии. Ребекка поступила там в университет – в Лос-Анджелесе. Ну а я снова женился. Второй раз – на женщине из наших. У нас двое детей.
Он показывает на мальчика-подростка, играющего в настольный теннис.
– Вон мой сын Сумон. Вожу его сюда после школы, чтоб он мог поиграть со своими друзьями.
– Вы часто с ней видитесь? – спрашивает Шахрияр. – Я о вашей дочери от первого брака.
На лице мужчины появляется грустная улыбка:
– Не так часто, как хотелось бы. Она приезжает на Рождество. Ну или я приезжаю. Общается с моими детьми от второго брака. В те годы, когда мы не можем встретиться, я отправляю ей экспресс-почтой подарок. Время от времени она мне звонит. Иногда мне кажется, она это делает больше для галочки.
Шахрияр не знает, что сказать в ответ. Откровения незнакомца представляются ему скорее не даром, а бременем. И чем ему отплатить за такую откровенность? Что поведать о себе? Насколько открыться самому?
– Сочувствую. Мне очень жаль.
– Нет, погодите. Это мне следует сожалеть о своем поведении. Мы совсем не знакомы, а я вам уже полжизни своей пересказал. Можно вывезти бенгальца из Бенгалии, но Бенгалию из бенгальца не вывести никогда. Точно?
Он протягивает руку, и Шахрияр ее пожимает. Ладонь теплая и сухая.
– Фейсал Ахмед.
– Шар Чоудхори.
– Чем занимаетесь, Шар?
– Я только защитил кандидатскую. В прошлом году. А сейчас работаю на правительство, занимаюсь политологией.
– Как интересно.
– А вы?
В ответ мужчина протягивает визитку. Шахрияр глядит на нее: «Фейсал Ахмед, эсквайр». Он впивается взглядом в Ахмеда.
– Думаю, нам надо поговорить, – произносит Шахрияр.
Захира
Рахим и Захира сидят за столом и завтракают. Они в Калькутте, в своем роскошном особняке, именующемся «Чоудхори Манзил».
На столе перед ними тарелки с тостами и джемом, маслом и фруктами. Стоит напряженная тишина. Близится час, когда надо будет принять решение. Казна Британии опустошена в результате войны. Жители Индии более не собираются терпеть владычество крошечного островного государства. Англичане вот-вот готовы объявить о своем уходе. Туда им и дорога, пусть проваливают к себе домой зализывать раны. Увы, далеко не всё так гладко, как хотелось бы. В свете надвигающихся событий между индуистами и мусульманами уже начались свары и ссоры о будущем государства. Надвигается то, что прежде считалось немыслимым – раскол Индии по религиозному признаку.