Он парирует аргументами, которые вплоть до этого момента казались супруге вполне весомыми.
– И где я там буду работать? Чем я вообще стану заниматься в Восточной Бенгалии?
– Дакка. Это там самый крупный город. Можешь работать там. Да, у тебя не получится отыскать такую же должность, как здесь, по крайней мере вначале, но это ведь временно. Это мы сможем пережить.
– Ты-то, может, и сможешь, – морщится он. – Дакка – это страшная дыра, ее даже городом едва можно назвать, особенно если сравнить с Калькуттой. Коли нам придется перебраться в Восточную Бенгалию, я предпочту поселиться в деревне.
– Рахим, вся Восточная Бенгалия – одна большая дыра. И будет дырой – по крайней мере, еще некоторое время. Именно поэтому там нужны такие люди, как ты. На что может рассчитывать Восточная Бенгалия, если самый лучшие, самые умные из мусульман останутся здесь?
Он снова разворачивает газету, заслоняясь ей от жены:
– Может, мы напрасно беспокоимся и всё обойдется.
Захира сразу понимает, о чем говорит супруг.
– Ну да, конечно. Просто Неру, Джинна и Ганди проснутся однажды утром и, словно по мановению волшебной палочки, решат вдруг поладить друг с другом. Ты же сам прекрасно понимаешь: рано или поздно англичан здесь не будет. Нам нужен план действий. Ты можешь дать мне четкий, ясный ответ: ты хочешь остаться или мы уезжаем?
Он снова опускает газету и вздыхает:
– Да, мы не можем предугадать, что нам уготовано в будущем. Так лучше рискнуть и остаться здесь, чем ехать в края, где я никогда не был.
– Не был – не беда. Я родом оттуда. Уверяю тебя, как только ты приедешь на восток, ты буквально влюбишься в него.
Доводы Захиры достаточно весомы, Рахим уже давно колеблется. Сейчас, чувствуя, что готов сдаться, он пускает в ход последний козырь.
– А как же мои родители?
Рахим – самый младший. Брат и сестра старше его. Сестра обосновалась с мужем-врачом в Бомбее, брат управляет сталелитейным заводом в Лакхнау. Несколько лет назад родителям окончательно надоела калькуттская жара, и они переехали к его старшему брату. С тех пор Рахим с Захирой каждый год навещают их на Ураза-байрам. Всякий раз родители дают ясно понять, что климат в Лакхнау их устраивает и они не собираются возвращаться в Калькутту.
– Если бы ты хотел жить к ним поближе, мы бы давно уже переехали в Лакхнау.
Он встает, стряхивает с себя крошки, оглядывается, нет ли поблизости слуг, огибает стол, подходит к жене и быстро целует ее в голову:
– Всё решим. Скоро. Обещаю. Ты приехала сюда ради меня, может, мне настала пора отплатить тебе тем же. А пока мне пора бежать, а то я опоздаю на встречу с Дрейком.
После отъезда мужа она поднимается в спальню на втором этаже и выходит на просторный балкон, с которого открывается вид на залитую полуденным солнцем Калькутту. Опершись одной рукой на нагретую ограду, Захира другой рукой принимает поглаживать свой живот. Подтянутый, упругий, как кожа на барабане, и, совсем как барабан, совершенно пустой. Может, как только они переедут обратно на восток, всё изменится? Захира смеется. Женщины в отчаянии готовы убедить себя в чем угодно. А потом убедить уже и своих мужей.
И тут кое-что привлекает ее внимание.
На балконную ограду опускается птица. На дальний ее конец. Крупная и совершенно бесстрашная. Черные перья. Острые когти и пристальный взгляд. Птица с надменным видом бессмертного создания принимается ее изучать. На солнце оперенье отливает лиловым, словно оно из бархата. Это не простая ворона. Это ворон. В детстве она очень пугалась этих таинственных созданий с загадочным выражением глаз. Внезапно Захира понимает, что детский страх никуда не делся. «Кыш! Кыш!» – кричит она на ворона, машет руками, топает. Всё это не производит на птицу особого впечатления. Наконец, каркнув на прощание, она срывается с балкона и улетает. Вращаясь по кругу, планирует вниз одно-единственное черное перо.
Потрясенная случившимся, Захира возвращается в спальню, где гораздо прохладнее, чем снаружи. Ложится на постель, чтобы унять бешено колотящееся сердце. Ей это удается, но вместе с тем на нее наваливается страшная сонливость, будто ее кто-то одурманил. Вскоре ее охватывает дремота, темная, как распростертые вороньи крылья, от которых веет жутью. Из нее не вырваться, и вскоре Захира проваливается в глубокий сон без сновидений.
Она просыпается от деликатного покашливания служанки, стоящей в дверях.
Захира с трудом садится в постели. Ощущение такое, словно ее окунули в патоку.