Все согласились с тем, что предложил Сяо Сян: не прогонять, а перевоспитать Ли Лань-ин.
После этого Хоу записали в один из последних разрядов. Ли Лань-ин тоже был выделен участок земли, но из имущества она ничего не получила.
Когда собрание кончилось, Хоу Длинные Ноги пригласил начальника бригады к себе. Сяо Сян охотно согласился: ему хотелось собственными глазами посмотреть, что за женщина жена Хоу.
Подходя к лачуге, он увидел Ли Лань-ин, которая, засучив рукава черного стеганого халата, кормила свинью. Женщина вскинула на гостя взгляд и снова низко склонила голову над корытом.
Комната была чисто прибрана. На кане, с краю, лежали аккуратно свернутые одеяла, а около них — тщательно починенная куртка Хоу. На окнах были наклеены искусно вырезанные красные цветы. Сяо Сян присел. Пришедшая за спичками Ли Лань-ин с тревогой взглянула на гостя, но, увидев его добродушную улыбку, успокоилась.
— Так вот, — обратился начальник бригады к Хоу, когда Ли Лань-ин вышла, — вывозить удобрение после праздников еще рановато, и твоей жене можно будет заняться каким-нибудь подсобным ремеслом. Что она умеет делать?
Ли Лань-ин, внимательно слушавшая разговор, стоя на кухне, вмешаться не посмела. За нее ответил Хоу:
— Может делать шляпы из камыша. Как только снег немного стает, я нарежу камыша и она примется за дело.
Когда они вышли во двор, начальник бригады сказал:
— Только бы она трудилась, тогда все будет хорошо. Но все-таки тебе следует быть осторожным. Может случиться, что после того, как этот ураган пронесется, она не захочет ни работать, ни жить с тобой. Женщины из помещичьих семей привыкли к праздной жизни.
— Этого она не посмеет, — уверенно заявил Хоу. — Перестанет слушаться — выдеру как следует, а если и это не поможет, выгоню совсем.
Сяо Сян засмеялся:
— Бить нельзя. Нужно убедить, перевоспитать… — И, помолчав, он добавил: — Ну вот, старина Хоу, ты наконец и женился, да и жизнь у тебя много лучше стала. Только не забывай о том, кому мы обязаны.
— Конечно, конечно! — заверил Хоу. — Я от всего сердца благодарю нашу коммунистическую партию. Если бы коммунистическая партия и председатель Мао не провели земельной реформы, я бы так и батрачил до гробовой доски и не заработал бы себе ни грядки земли, ни своего жилья, не говоря уже о жене. Не беспокойся, начальник Сяо. Я не Хуа Юн-си и никогда не забуду о том, кто дал нам новую жизнь.
Услышав эту фамилию, Сяо Сян вспомнил о Хуа Юн-си: «надо бы его проведать», и, распрощавшись с Хоу Длинные Ноги, направился к дому стрелка Хуа.
XX
Было туманно и безветренно; пушистый иней спокойно лежал на ветвях тополей, ивовых изгородях и плетнях из толстой гаоляновой соломы.
Когда начальник бригады, открыв калитку, вошел во двор Хуа Юн-си, две белые гусыни испуганно бросились прочь, а гусак, вытянув длинную шею, угрожающе загоготал и вразвалку, словно важная персона, с достоинством отошел в сторону, показывая всем своим видом, что готов вступить в бой с каждым, кто посмеет к нему приблизиться.
Двор был чисто выметен. За углом дома, вровень с крышей, возвышалась поленница. Посреди двора стояли большие сани, а около корыта ворочалась свинья с пятью поросятами. Бесхвостый петух, взлетев на стог соломы, воинственно прокричал и тут же скатился вниз.
Сяо Сян вошел в комнату. Вдова Чжан стояла возле печи. Клубы пара, похожие на белый дым, вырывались из-под крышки котла и заволакивали всю кухню. Хозяйка небрежно кивнула вошедшему, взяла ковш и отправилась за водой.
Хуа Юн-си вышел навстречу гостю и пригласил его на кан. Он стал совсем неразговорчивым и только глуповато улыбался, попыхивая трубкой.
В новом переделе земли Хуа Юн-си совсем не принимал участия. Люди ходили на собрания, обмеряли землю, а он, съездив на своей корове за дровами, сиднем сидел дома. Когда же за ним заходили и звали на собрание, он намеренно начинал ругаться с женой, показывая, что ему сейчас недосуг.
Как-то раз Чжан Цзин-жуй, встретив его на улице, спросил:
— Почему не ходишь на собрания?
— Ах… — вздохнул в ответ Хуа Юн-си. — Что вы, на самом деле? Разве можно все важные дела сваливать на нескольких человек? Пусть другие пока поработают. Мне, брат, не разорваться… — и со смущенной улыбкой пошел дальше.
Накануне Нового года при разделе мяса и пшеницы люди, вспомнив о его заслугах в боях с бандой Ханя-седьмого, выделили ему столько же, сколько и другим беднякам. Хуа Юн-си стало совестно. Он решил отказаться от своей доли и на вопрос жены, почему он не идет за продуктами, заявил: