— Правильно! Будете вы теперь на этих лошадях землю пахать, молотить, дрова возить. Не забывайте, как все это досталось. Никогда не забывайте тех, кто взрастил для вас эту новую жизнь.
— Конечно, не забудем! — раздалось в ответ.
— Ладно, земляки, начнем! — поднял руку Го Цюань-хай и подозвал оспопрививателя. Тот стал выкликать имена.
Первой в списке стояла вдова Чжао. Когда оспопрививатель произнес ее фамилию, вдова замахала руками:
— Не надо! Не надо! Мне совсем не надо!
— Почему ты отказываешься? — удивился подошедший к ней старик Чу.
— На что мне? Мужчин у нас в семье все равно нет. Кто же будет ухаживать за лошадью? Лучше отдайте кому-нибудь другому.
— А пастушок чем не мужчина?
— Нет, нет, не надо. Пастушок хочет отделиться и жить самостоятельно, а мне и Со-чжу лошадь ни к чему!
Возчик тотчас же смекнул, что, если вдова возьмет лошадь, можно будет во время вспашки пристроиться к ней в компанию. Она женщина добрая. Он подбежал к вдове и зашептал ей на ухо:
— Ты бери… бери. Не беспокойся, что некому будет ухаживать. Ко мне поставишь. Я и накормлю, и напою, и почищу. Тебе никакой заботы не будет…
— Да нет, дедушка, не возьму. Пусть уж другие…
— Постой! Ты меня слушай! Я тебе сейчас такую выберу лошадку, что одно заглядение…
Но как ни уговаривал старик, вдова наотрез отказалась от лошади.
Оспопрививатель выкрикнул фамилию Го Цюань-хая. Возчик бросил вдову Чжао и поспешил к председателю крестьянского союза:
— Председатель Го! Бери серую кобылу. Вон ту, что у вяза стоит! Я тебе ручаюсь: знатная лошадь. Она еще молодая и в первый раз жеребая. Весной у тебя, понимаешь, две будет…
— Так если она весной ожеребится, как же я пахать на ней буду? — рассмеялся Го Цюань-хай.
— Ты не смотри на это, председатель! — убеждал возчик. — И через месяц не опоздаешь.
Го Цюань-хаю было все равно. О себе он думал меньше всего. Председатель взял серую кобылу, привязал ее к столбу под окном школы и вернулся к столу.
Когда вызвали старика Чу, он стоял возле черного, как вороново крыло, быка. Старик давно уже облюбовал его, решив, что с быком будет куда спокойнее. Во-первых, бык сильнее и выносливее лошади, во-вторых, ночью его не надо кормить, а в-третьих, если лошади не давать зерна, она отощает, а быку ничего не сделается. К тому же в этом году у старика Чу с зерном было туго. Есть, правда, один недостаток: пахать на быке дольше придется, чем на лошади, да ничего, обойдется…
— Эй, старина Чу! — окликнул его молодой крестьянин. — Почему лошадь не берешь? Нарядов испугался?
— Не суйся не в свое дело! — огрызнулся старик. — Кто тебе сказал, что я боюсь нарядов? Будут наряды, я на бычке отработаю.
— А ты себе какую лошадку приглядел? — спросил возчика старик Тянь.
— Гм… — неопределенно промычал Сунь. — Еще не приглядел.
На самом же деле возчик раньше всех высмотрел серого в яблоках жеребца. Едва оспопрививатель собрался произнести имя Суня, как старик опрометью кинулся к вязу, возле которого стоял облюбованный им конь.
— Эй, старина Сунь! — крикнул Чжан Цзин-жуй. — Чего ухватился за слепую лошадь?
Но возчик уже вскочил на жеребца, который встретил такое обращение с явным неудовольствием. Он заржал и начал брыкаться.
— Сам ты слепой! — презрительно ответил старик Сунь, гарцуя на жеребце. — Такие называются «яшмоглазыми». Это, если хочешь знать, самые лучшие в мире кони.
— Дедушка! — крикнул У Цзя-фу. — Осторожней! Он еще, чего доброго, подкинет тебя, убьешься!
Старик Сунь рассмеялся:
— Кого? Меня подкинет? Ха-ха! Я уже сорок лет возчиком и на своему веку объездил немало коней. Видел кто-нибудь, чтоб я с лошади упа…
Но он так и не докончил слова. Жеребец вдруг взвился на дыбы.
Перепуганный возчик судорожно прижал ноги к бокам лошади и вцепился в гриву. В следующий момент жеребец рванулся и понесся по площадке. Старик Сунь побелел, как мел, хотел крикнуть, но у него перехватило дыхание. Люди бросились на помощь, однако остановить жеребца уже было невозможно. Он шарахнулся от людей и круто повернул к воротам. Возчик не удержался и кубарем скатился в сугроб, а жеребец так стремительно поскакал по шоссе, что только вихрь закружился.
Го Цюань-хай мигом вскочил на свою кобылу и пустился вдогонку.
Старик с трудом освободил забитый снегом рот и, откашлявшись, принялся горестно стонать. Люди окружили его:
— Ну, старина, где же, выходит, сидеть удобнее: на жеребце или на земле?
— Пустяки! — заметил какой-то шутник. — Это в счет не идет. Разве кто-нибудь видел, чтоб наш старина Сунь падал с лошади?