Сегодня Сяо Сян созвал членов своей бригады, чтобы обсудить новые методы работы среди крестьян. Сделав обстоятельный доклад, он предложил продолжать совещание, а сам вышел в соседнюю комнату.
Начальник бригады собирался навестить старых друзей, посмотреть, как они живут, побеседовать с ними и окончательно разобраться в действительном положении вещей в деревне.
Сяо Сян налил себе кипятку, сделал несколько глотков и прислушался к дискуссии, разгоревшейся в соседней комнате.
Кто-то горячо и убежденно говорил:
— Нам сперва нужно точно узнать, что думают крестьяне! Правильно ли будет, если мы станем их воспитывать, как родители воспитывают детей, то есть вести на поводу? Не будем ли мы таким образом работать за крестьян, не давая им самим развернуться, показать свои силы?
— Конечно, будем! — раздалось в ответ несколько голосов.
Сяо Сян улыбнулся про себя — способные ребята, уже во многом разбираются — и вышел из дому.
Ветер крепчал. Мелкий снег бил в лицо. Сяо Сян спустил уши заячьей шапки и завязал их под подбородком. Решив прежде всего наведаться к вдове погибшего Чжао Юй-линя, он пошел на юг, но она, как оказалось, переехала на северный край деревни, и ему пришлось повернуть назад.
Вдова Чжао Юй-линя жила теперь в одной комнате со вдовой Ли. Первая занимала северный кан, вторая — южный. Едва начальник бригады переступил порог, как к нему с радостным криком бросился Со-чжу:
— Дядя! дядя!
Он вцепился в гостя, подпрыгнул и начал взбираться ему на плечи.
— Со-чжу, вот погоди, я до тебя доберусь! Ты испачкаешь дядю! — прикрикнула на него мать. — Сейчас же слезай!
Но мальчик не слушался. Он знал, что мать слишком добра, чтобы наказать его, и крепко охватил руками шею Сяо Сяна.
Начальник бригады, смеясь, поставил Со-чжу на кан и присел.
Вдова Чжао встретила Сяо Сяна, как встречают самых близких родственников. Она вскочила, заботливо отряхнула снег с его пальто и шапки, попросила у соседки табак и трубку и принесла из печи уголек.
— Ну как, трудно тебе приходится? — спросил гость, с удовольствием затягиваясь.
— Почему трудно? Во времена Маньчжоу-го, когда надеть было нечего и в чугунке ничего не кипело, и то как-то жили. А теперь совсем не то! Чтобы сынишке кое-что справить, вот плету цыновки. Это мы сейчас всей деревней работаем…
— Они тебе разве не помогают?
— Ты о ком спрашиваешь? О крестьянском союзе? Союз нами не интересуется… У него своих дел хватает.
— И на новогодние праздники ничего не прислали?
Она горько усмехнулась и промолчала. Но вдова Ли не выдержала:
— Какие еще ей подарки! Все подарки снесены председательнице женского союза, этой Рябой Крошке. Подарки для семей военнослужащих у нас уже давно отменены.
— А кто же тебе воду носит? — поинтересовался начальник бригады.
И снова ответила вдова Ли:
— Когда председатель Го был в деревне, так каждый день приходил. Принесет воды, хворосту нарубит. Теперь он на сопке, и мы тут вдвоем все сами делаем. Вот и шапок у нас нету. Выйдем за водой, уж очень уши мерзнут.
— А ведь пастушок у тебя живет? Чего же его не посылаешь?
Вдова Чжао еще ниже склонила голову над работой, а вдова Ли задушевным тоном сказала:
— Уж такая она добрая. Жалеет сироту. Лучше сама сделает, чем его заставит. Мал еще, говорит. Все боится, как бы с ним чего не случилось. Мальчик теперь в школу ходит и среди ребят главным заделался. А она, знаешь, какая у нас добрая, не сыщешь такой. Вот погляди: свой сынишка босиком бегает, а пастушок давно обут.
Вдова Чжао молчала, проворно работая руками.
Сяо Сян взглянул на ее голову. В черных волосах уже серебрилась седина. Он подумал о том, сколько выстрадала эта маленькая женщина на своем веку. Беспросветна была ее жизнь и прежде, и как терпеливо она несет теперь тяжесть своей неизбывной тоски по умершему мужу…