Сложив ладони, отец Егорий зычно крикнул:
– Михаил!
Мощные плечи юного инока сразу как-то поникли. Он обернулся, а на лице погасала мечтательная улыбка.
Отец Егорий нахмурился еще более, жестом подозвал. Благодарственно поклонившись девице, Михаил легко вскарабкался на крутой берег, подошел вплоть и… впервые опустил затуманенные не только зноем глаза, не смея взглянуть в лицо духовника.
– С вечери, – сурово проговорил игумен, – на исповедь…
Дорога становилась все уже, со всех сторон теснила ее трава. Довольно крутой вначале, подъем оказался затяжным. Справа стеной – мрачный еловый бор с редкими проблесками акварельной зелени на полянах, слева – овраг, поросший непролазным кустарником и заболоченный на дне.
– Ты не устала? Что-то больно долго… Может, и не туда совсем забрели?! – забеспокоился Слава.
– Погоди-ка! – Таня остановилась, разглядывая что-то в пыли под ногами. – Скорей! Побежали!
– Зачем это?
– Здесь только что кто-то прошел… Видишь? И от тележки следы!… Нагоним и спросим!
Ее спутник никаких следов, как ни старался, обнаружить не смог, но послушно ускорил шаги…
Через пару минут они догнали коренастого дедка с тачкой, в которой позвякивали какие-то железяки:
– Здравствуйте!
– Куды собрались, молодежь, в столь ранний час? – весело поинтересовался он.
– На Клязьму… Да вот что-то найти ее не можем никак!…
Дедок остановился, показывая рукой:
– Дык тута как раз излучина – обходит она то есть Медвяный бор…
– Как красиво, – перебила Таня, – “Медвяный”!…
– Дык мы, местные, ну, дачники еще – промеж собой так зовем его, – объяснил дед. – Теперя и вы будете знать! В общем, ступайте до развилки, там – направо, поле перейдете и – Клязьма…
– Спасибо! – дружно отозвалась пара и, во мгновение обогнав его, скрылась за поворотом дороги.
После развилки их встретил шаткий мостик через заболоченный ручеек, за ним открылось поле. На опушке сразу же отстали комары.
Девушка присела на кочку у обочины:
– Километров пять отмахали… Может, попьем? Там, в рюкзаке, справа – домашний квас.
Она пила маленькими глоточками, поглядывая так ласково вокруг чудесными глазами цвета потемневшего янтаря.
– Ты здесь красивей, чем в городе… – вздохнул парень. – Почему?
Девушка засмеялась и пожала плечами:
– Чуткая, наверное… Каждый листок, травинку, лучик всем сердцем слушаю!… Ты так умеешь?
– Не пробовал…
– А ты научись! Это легко. И сразу счастливее станешь… – отобрала у него и надежно закрыла флягу. – Ну что? Пойдем?
Всем известно выражение “жизнь прожить – не поле перейти”, но и поле, когда выходишь к нему с опушки леса, кажется – рукой подать. А дорога все убегает и убегает!… Шагаешь, думаешь – вот, вот, вот… оглянешься – и половины не пройдено!
И грустно смотреть на нынешние русские поля, засеянные чахлым не пойми чем, почти сгубленным сорняками…
В тот самый момент, когда путники свыклись с мыслью, что полю, наверное, не будет конца, проселочная дорога резко оборвалась: они стояли на крутом берегу, а внизу весело, игриво несла свои воды Клязьма. Несколько неохватных дубов стояли тут и там. Слева вдоль берега поле заболачивалось, справа – начиналась кустарниковая поросль ивняка.
– Так и кажется – вот-вот из-за поворота выплывет древний струг с какой-нибудь княжеской дружиной… – вздохнула девушка, – видишь?
– На удивление дикие места! – согласился парень. Ну что, здесь останемся, или – дальше?…
– Тут хорошо… Но я бы хотела отыскать какое-нибудь, знаешь, необычное место, – она огляделась. – Пойдем вдоль берега!…
Солнце поднялось уже довольно высоко и немилосердно жарило на открытом месте, но из зарослей несло прохладной сыростью, хотя слепни всех размеров, пород и мастей не отвязались от путников даже здесь. Басовито гудя, они то и дело впивались в плечи, спину, живот и ноги, легко прошивая мощными жалами одежду, назойливо мельтешили перед глазами.
– По мне уж лучше комары, – парень сорвал ветку, стал обмахивать себя и девушку.
– А я их всех боюсь, ненавижу!… – поморщилась Таня.
Кустарники по краям тропинки сменились раскидистыми вязами, липами, кое-где стояли стройные сосны, попадались березки.
– Уж и реки не видать… Как бы тропинка эта нас обратно в бор не увела!… – забеспокоился Слава. – Знаешь, Тань, бывают такие тропки – обманные: идешь, идешь вдоль берега – глядь, за версту от речки очухался!
Как бы смеясь над опасениями, тропинка круто повернула в сырую низину. Земля глубоко вминалась под ногами. Ее покрывали полуистлевшие старые листья. Над головой потрескивал под палящими лучами высохший, вероятно, из-за начавшегося заболачивания почвы, довольно густой лес. Здесь не росла трава, не пели птицы, и люди невольно заторопились выбраться из этой “живой могилы”… Несколько шагов – и, вскрикнув от радости, они очутились на изумительно красивой поляне в форме равнобедренного треугольника. Солнце щедро заливало ее светом и зноем, трава достигала до пояса, в ней пестрыми мазками прятались полевые цветы. Словно ширмой, отгорожена поляна от леса рядком стройных молоденьких березок. От малейшего дуновения шелестят, будто переговариваясь, их нежные ветки. Слева до берега, до самой почти воды, спускаются густющие заросли крапивы и низко склонилась, полоща тонкие ветви в быстрой реке, старая ива. Справа, там, где оборвалась тропа, упавший дуб до середины почти перегородил Клязьму. Кудрявая крона его еще свежа и зелена, мощные сучья взметнулись в небо, словно руки, умоляющие о пощаде.