— Понимаю, — откликнулась Беверли, показывая своим тоном, что ее это нисколечки не волнует. — И все это сопровождается так называемым эффектом «содовой через соломинку».
— Вот именно! — энергично подхватил мистер Колдвел. — Когда мы всасываем содовую, то создаем внутри соломинки резкое понижение давления. Именно это гонит жидкость наверх. В оке урагана давление ниже всего, и оно заставляет воду по краям подниматься — приблизительно фут на дюйм атмосферного давления. — И Колдвел развел руки, демонстрируя этим, насколько все просто.
— Ну и что? — спросила Беверли.
— А то… что лучше было бы подняться повыше.
— Зачем?
— По-моему, я уже объяснил.
Беверли вышла на улицу, для чего потребовалось лишь переступить через то место, где раньше был порог, и, разбрызгивая грязную воду, двинулась туда, где еще недавно находилась дорога.
— И пожалуйста, не считай себя обязанным оставаться вместе со мной, — крикнула она не оборачиваясь. — Если ты хочешь подняться повыше… — И Беверли, повернув голову влево, кинула взгляд на Горб Лестера, который слабо маячил в отдалении в отблесках нездешнего света. И тут ее внимание привлекло что-то другое. — Эй, посмотри! — крикнула она.
Маленькая голубая церквушка по-прежнему стояла на своем месте. Ее стены были мокрыми насквозь, а на крыше лежало несколько крупных пальмовых листьев, однако надгробия и даже деревянные кресты на кладбище остались нетронутыми.
Колдвел подошел к Беверли и остановился рядом. Она улыбнулась ему, кивком указала в сторону церкви и обхватила обеими руками его большую ладонь.
— Просто какое-то чудо.
— Действительно, — ответил Колдвел. Он уже различал звуки возвращающегося урагана — еще не рев, а гул, словно где-то вдали проходил грузовой поезд. Только вот его машинист напился и спал беспробудным сном, грезя о вечной любви, которой был обделен. — Просто я хочу сказать, что волна накроет те скалы…
— Ну так иди, — откликнулась Беверли, указывая на вершину Горба Лестера.
— Мы пойдем туда вместе.
— Что ты себе вообразил, Колдвел? Что мы потом обвенчаемся? И будем счастливо жить до самой смерти?
На самом деле Колдвела сейчас волновал только поиск укрытия. Беверли же интересовали куда более серьезные вопросы. Она размышляла о том, что оставила в Ориллии, и пыталась понять, есть ли смысл туда возвращаться. Она не обязана была присутствовать при кончине деда, так как его смерть не обещала ничего нового. Старик умер много лет тому назад и все последние годы существовал в состоянии постоянного алкогольного опьянения. Никто не нуждался в ней на работе, а документы, разложенные ею не в те папки, должны были рано или поздно обнаружиться. У нее не было ни одного друга, и даже странная компания охотников за торнадо, членом которой она являлась, ее не принимала. Они не могли понять ее одержимость циклонами и ханжески воротили нос от ее сексуальной озабоченности. Единственное, что у нее осталось, это воспоминания о Галвестоне и преподавателе физкультуры по фамилии Колдвел, который останется с ней навсегда вне зависимости от того, будет он спасать свою шкуру или нет.
— Ступай, — сказала она. — Со мной все будет в порядке.
— Но приливная волна…
— Про волну я все поняла.
— И что ты собираешься делать?
Естественно, Беверли ничего не собиралась делать, и тем не менее она ответила, так как, похоже, Колдвел ждал от нее этого ответа.
— Я пойду в церковь, — сказала она.
Ирония этого заявления позабавила Беверли и даже доставила ей особое удовольствие, приправленное сарказмом, ибо она знала, что проклята. Она родилась в стране проклятых в проклятой семье и сама была проклята на веки вечные.
И Колдвел был проклят, ибо он позволил себе разлучиться с любимыми. Он отказался от своей любви. Он думал, что это ненадолго, всего на час, что они поедут в одно место, а он останется в другом, но теперь он понимал, что любая разлука абсолютна и не имеет градаций. Либо ты один, либо с кем-то.
— Ладно, — кивнул Колдвел и двинулся в сторону голубого строения. — Рискнем и попробуем остаться в церкви.
Не существует отчетливой границы между бытием и небытием. Это подобно все той же игре с облаками. Полли соскользнула из жизни в смерть, и никто не мог сказать точно, когда это произошло. Однако теперь все понимали, что ее больше нет.