— Был бы я твой отец, — сказал он, — ты бы у меня поплясала…
— Может, и так, — отвечала она, — да ты мне не отец…
— А куда ты идешь?
— Сам видишь, куда глаза глядят. Хочешь, буду пятиться, — и она пошла задом, радостно взмахивая рукой, — куда зад глядит, туда и пойду!
— Ох ты, бесстыдница!
Девица бежала быстро, словно летела. Аделаидо нагонял ее, но нагнать не мог. Так одолели они большой кусок дороги — она все задом, задом, он за ней.
— Небось мужа рада бы подцепить!..
— Где его взять…
— Для тебя-то всегда найдется! — заверил Аделаидо, прибавляя шагу.
— Да отец не хочет, чтоб я замуж шла…
— Много он понимает! — Аделаидо побежал быстрее.
— Ой, нет, он понимает! Он до матери моей был женат, овдовел, опять вот женился. Кому ж и знать!
— Он знает, как мужу с женой живется, а как жене с мужем, не знает. Тебе-то женой быть! — Аделаидо бежал легко, неслышно.
— Мать тоже не хочет, чтобы я замуж шла. А она зря не скажет.
— Да ты просто не сыскала человека подходящего.
— И не сыщу. Мне хороший нужен, а их нету.
— То есть это как нету? — Они неслись во всю прыть. Аделаидо застыл на месте, остановилась и девушка, на должном расстоянии.
— Как вас зовут?
— Аделаидо Лусеро. А на что тебе?
— Надо, значит. А я — Роселия Леон, к вашим услугам.
— Вот и я к твоим услугам. Ты только вели, все сделаю. — Аделаидо двинулся к ней, она отступила.
— Наверное, вы всем одно и то же говорите!
— Верно, я многим говорю, но сейчас-то я говорю тебе!
— Ну, мне такая услуга нужна: когда приедет епископ, будьте мне крестным на конфирмации.
— Крестным… — Ему удалось схватить ее за руку, и он придержал ее, не дал ни убежать, ни отвернуться.
— Пустите!..
— Да постой ты, потолкуем!..
— Чего нам толковать! Идите, куда шли… Женщина с совиным лицом увидела, что он ее держит за руку, а она вырывается, и подняла страшный крик. А за совиной женщиной, откуда ни возьмись, появились еще какие-то женщины, ребятишки и лающие псы. Он тут же выпустил пленницу, но это ему не помогло — Сова и женщины все равно орали, собаки лаяли.
Сова и Клещеватый, бесшумно, словно по воде, подоспевший к месту действия на своих подушечках, обвинили его в том, что он оскорбил ихнюю дочку. «Не-со-вер-шен-но-лет-ню-ю!» — кричали они, и на губах их пенилась слюна, словно они взбесились.
На крики прибежали солдаты из комендатуры и прежде всего отобрали у него мачете. Лусеро не сопротивлялся. Но родители девицы снова усложнили дело — они не хотели, чтобы патруль вел ее в суд. Однако идти пришлось. За девицей ковылял Клещеватый и поспешала Сова, благоухая нечистотами и салом. Так они добрались до пригорка, на котором располагались под пальмами и комендатура, и суд.
Тот, кто исполнял обязанности мирового судьи, решил дело в один миг.
— Аделаидо Лусеро! Или ты возьмешь в жены изнасилованную тобой девицу, или отправишься в тюрьму.
— Да я ее не тронул!.. Пускай она сама скажет!..защищался Аделаидо.
— Не тронул, не тронул!.. — передразнила старуха. А чести лишил!
— Разбойник! Стыда нету! — пламенел гневом Клещеватый. — Знал, что я ее ищу… Я его самого просил найти ее… А он ее встретил и это… это… — Из глазок, затерявшихся в морщинах, бровях и бороде, текли слезы обиды. Плакала навзрыд и Сова.
Роселия от стыда осунулась, стала маленькой зверушкой с человечьими глазами. Во рту у нее пересохло, язык отнялся. Сколько она ни моргала, сколько ни крутилась, ей не удавалось выжать ни слезинки, и она теребила шаль так, что чуть дырку не прорвала.
— Не изнасиловал, так изнасилуешь. Настал, дети мои, самый торжественный миг вашей жизни: вы вступаете в брак. — Чиновник сиял так, словно он сам сейчас женился.
— Да, человек предполагает… Пошел я друга проводить, он болел, в столицу ехал, а наутро проснулся рядом с Роселией, — рассказывал много лет спустя Аделаидо Лусеро, когда речь заходила о женитьбе. Приятели его, честно говоря, почти все женились спьяну. — Я хоть, когда с ней ложился, был в своем уме.
Дом рос, как на дрожжах, кирпичи ложились рядами, густела замазка. Аделаидо строил по праздникам, по воскресеньям и под вечер, когда жара спадет. Стены вышли крепкие, на славу. Труднее всего было с крышей. Однако и с ней обошлось, и Роселия увидела наконец не пустое небо, а темную черепицу над толстыми балками. И ей показалось, что у дома выросли волосы, темные косы, длинные косы, благоухающие свежей древесиной и мокрой землей.