— И вы махнули на все рукой?! Ведь вы же мужчина!.. Надо было обратиться в ЦК.
Махидиль хочется хоть чем-нибудь досадить Латифу, показать, что она разочарована в нем, но она молчит. Какая-то сила удерживает ее от резких слов.
Махидиль пробудилась от своих мыслей, огляделась. Все со вниманием слушали Даниярова.
А тот, повысив голос, говорил:
— ...Нужно воспитывать у людей творческое отношение к труду. А есть ли у нас возможности для творчества? Поддерживается ли инициатива на нашей стройке? Я привел вам достаточно примеров и поэтому отвечаю на этот вопрос отрицательно: двери для нее закрыты. А это страшная беда...
— Перед кем же я закрыл двери? — воскликнул Балтаев. — Конечно, что касается ваших прожектов...
Махидиль с удивлением отметила про себя, что он бледен.
— Разве я говорю о себе? — усмехнулся Данияров. — Это особый разговор. Приведу, к примеру, Гуляма-ака. Его предложения весьма ценны, но претворяются ли они в жизнь? Нет. Так и пылятся где-то в столах у начальства...
Хашим обернулся к начальнику стройки.
— Прошу пригласить сюда Гуляма-ака. Удивляюсь, почему он отсутствует...
В дверях появилась секретарша.
— Позовите Гуляма-ака, — распорядился Рахимов.
Помощник главного инженера вошел в кабинет начальника строительства бочком, словно стремясь быть как можно незаметнее.
Как всегда, при виде его сердце у Махидиль учащенно забилось.
— Какие ваши рационализаторские предложения были отвергнуты? — обрушился на него Хашим Балтаев.
Гулям-ака растерянно посмотрел на начальника строительства, потом перевел взгляд на главного инженера и пожал плечами.
— Говорите, говорите, — обратился к нему Данияров. — Сколько можно молчать?
Однако Гулям-ака смущенно молчал и беспомощно озирался вокруг.
— Говорите же! — воскликнул главный инженер.
— Что говорить... Мне нечего говорить... — едва слышно произнес Гулям-ака.
— Ну? — Хашим обернулся к Даниярову. — Не прошел ваш номер?
Латиф сидел молча, ссутулившись, словно побитый...
А перед внутренним взором Махидиль возник вдруг тот Данияров, которого она видела на приусадебном участке, возле макета канала, — окрыленный, радостный, гордый. Она глядела на прораба и не узнавала его.
II
Хамро Рахимович не думал, что созванное им совещание продлится почти четыре часа. Однако он был доволен: узнал о многом, о чем раньше ему было неизвестно. «Давно нужно было побеседовать с народом», — укорял себя Рахимов.
После совещания, когда все расходились, Балтаев положил руку на плечо Даниярову и, неожиданно перейдя на «ты», сказал:
— Останься, я отвезу тебя на машине. Нам нужно поговорить. Заходи! — И растворил перед Латифом дверь своего кабинета.
— Но у меня мотоцикл... Я должен отвезти Махидиль и дядюшку Ходжаназара...
— Ходжаназар, если не ошибаюсь, сам хорошо водит мотоцикл. Он и Махидиль отвезет, и мотоцикл доставит на место.
И Хашим велел своей секретарше передать Ходжаназару и Махидиль, чтобы они ехали сами: Данияров задержится в управлении.
Балтаев обнял Латифа за плечи и ввел в кабинет.
— Послушай, дружище, сколько бы мы ни спорили на работе, но мы должны оставаться друзьями, как прежде. Как говорится: служба службой, а дружба дружбой. Нельзя переносить служебные отношения на личные, согласись...
Данияров молчал. Кабинет главного инженера ни в чем не уступал кабинету начальника строительства. Скорее напротив: вокруг стола, покрытого красным сукном, стояли не стулья, а кресла; на большом подносе красовался фарфоровый чайник, окруженный опрокинутыми цветастыми пиалами.
Хашим жестом указала Латифу на кресло, сел сам.
— В последнее время наши отношения портятся, — начал он, вытянув руки на столе. — Меня это огорчает...
Латиф откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Балтаева.
— Правда? — усмехнулся он. — Или позабыл, что еще два месяца назад я сам говорил тебе об этом. Только ведь не пожелал меня слушать, отвернулся. А ты хоть раз задумался, почему испортились наши отношения? Может быть, причина — твое ячество, упрямство, эгоизм? А? Хашим?
— Ты не меняешься, все тот же Латиф, — рассмеялся главный инженер. Смех прозвучал фальшиво. Он почувствовал это и нахмурился. — Ну, хватит об этом, не то мы опять поссоримся. Лучше объясни толком свое... открытие.
— Изволь, если хочешь, — сказал Данияров, а сам подумал: «Прикидываешься, будто ничего не знаешь. А ведь тебе все известно. Я уже втолковывал... Хочешь умаслить меня, сунуть в руку сладкого петушка на палочке, словно ребенку? Но я-то знаю, что грызет твою душу, братец... Ладно, расскажу еще раз, десять раз расскажу, сто, тысячу раз!»