Махидиль лукавила: то, что ее волновало, на самом деле не нуждалось в философских изысканиях. Она полюбила Латифа, и это чувство требовало отклика. Девушка знала или, скорее, чувствовала, что и Латиф любит ее. Но молчит. Видимо, не находит в себе сил заговорить с Махидиль о своей любви.
Она не слышала, как подъехал газик, как кто-то вышел из него и подошел к ней. Чья-то рука закрыла ей глаза. Махидиль не испугалась. Она просто выпустила цветы из рук, и они рассыпались.
— Так быстро вернулись? — тихо спросила она, улыбаясь.
Позади раздался громкий смех. Это был главный инженер.
— Интересно, кого вы ждали? — спросил Хашим, продолжая смеяться.
— Во всяком случае не вас! — резко ответила Махидиль.
Балтаев стал серьезным.
— О-о, вы, оказывается, умеете сердиться. Я хотел набрать цветов, чтобы поздравить вас. Смотрю, а вы сами здесь.
Махидиль встала.
— Кстати, вы подумали о моем предложении? Это было серьезно... — продолжал Хашим.
Махидиль в упор посмотрела на него.
— О каком предложении?
— Вот тебе и на, забыли? Мое предложение назначить вас начальником участка?
— Я же вам тогда сказала: меня и мое место устраивает.
— Вы должны быть начальником участка. Данияров не подходит.
— Вот оно что! Тут я вам не союзник.
Балтаев усмехнулся.
— Считаете, будто я ничего не знаю? Я обо всем осведомлен. Он все обязанности свалил на вас. А случай с девятьсот шестидесятым пикетом? Данияров вас сделал козлом отпущения. На самом деле он был виноват во всем, не проверил.
— Послушайте, Хашим Туганович, чего вы хотите? Уж не думаете ли, что я напишу жалобу на Даниярова? Не получится из меня Черный Дьявол.
Хашим сокрушенно покачал головой.
— Нет, вы непохожи на Черного Дьявола. Скорее, на ребенка. Я хотел как лучше. Пусть же вам будет хуже. Только знайте: от добра не бегут.
Балтаев отвернулся. Он привез Махидиль из Ташкента, думал, что заполучил верного себе человека, что пройдет немного времени, и он легко избавится от Даниярова, заменив его на Махидиль. И вот — пожалуйста!.. Тут один выход: надо, как говорится, прихлопнуть казан крышкой.
Они медленно спускались вниз, к полю, где росли цветы.
— Держите... Еще... А вот еще, — говорил он, срывая и подавая Махидиль цветы.
— Хватит, — сказала она. — Надо и другим оставить.
— Завтра их будет столько же.
Хашим вдруг оступился и упал на траву. Махидиль прыснула в кулак.
— Человек упал, а вы смеетесь. Садитесь и вы, раз так. — Он вытянул ноги. — Мне нужно поговорить с вами.
— Мы ведь уже поговорили. О чем же еще?
Хашим глубоко вздохнул и ответил:
— Сейчас скажу.
— Дело государственной важности?
— Я не шучу.
— Простите. — Она села, обхватив колени руками.
— У меня неприятности дома, поссорился с Махмудой.
Махидиль выжидающе молчала.
— Вы же знаете, Махидильхон, я не из тех, кто любит жаловаться. Вас я считаю близким человеком... И хочу быть откровенным... Вы у нас давно не были и не знаете... Махмуда поступила работать — и куда!..
— На стройку?
— Да. Учится на электросварщика в Тепакургане. Даже не посоветовалась со мной. Она очень изменилась с тех пор, как стала работать. Совсем дом забросила... Кажется, плюнул бы на все и уехал.
Махидиль рассмеялась.
— Чего смеетесь?
— Не очень оригинально жаловаться на жену. Куда вы уедете? От двоих-то ребят? Да и Махмуду вы любите.
— Ох, если бы...
Она искоса посмотрела на Хашима и нахмурилась.
— Мне нравится, когда вы сердитесь. Нет, честное слово, я люблю вас сердитой. Это вдохновляет меня. Не верите?
Махидиль отвернулась.
— Чего мне скрывать от вас? — продолжал Хашим. — Из-за вас мне стала безразлична Махмуда.
Махидиль встала.
— Что вы еще придумаете?
Хашим тоже встал.
— Недаром сложена песня... «Первая любовь будет всегда неотступным горем». Я ведь любил вас, Махидиль. Помните, когда Камиль был жив?.. Я не могу вас забыть. Мне казалось, что я вас забыл, а вот увидел, и все началось сначала.
— Вы хотите сделать так, чтобы я уехала отсюда?
— Это мне не поможет, клянусь.
— Мне стыдно вас слушать! Махмуда моя подруга. Как вы можете все это говорить?
— Извините, Махидиль. Я устал молчать. Сердцу не прикажешь. Неужели вы никогда не поймете?
Махидиль взглянула на него и подумала: «Речи говорит сладкие, а глаза злые и на уме что-то не то».
— И понимать не хочу, Хашим-ака! — отрезала она. — Давайте условимся: вы мне ничего не говорили, и я ничего не слышала. А не то мы крепко поссоримся.