«Дочка, ты не сердись на меня, — писала она, — что я все время твержу одно и то же. Что мне делать, если все мои помыслы о тебе? Ты обмолвилась, что есть какая-то новость, и оставила меня в неведении. А у меня сердце болит. Что это была за новость? Если это о том госте, если ты стеснялась сказать мне, напиши в письме. Напиши скорее, доченька... я не знаю покоя. Что бы ты ни задумала, пусть сбудется. Но единственная моя просьба: не забывай меня!»
«Бедная мама», — подумала Махидиль. Да, она не сказала тогда того, что хотела сказать. А тут и сам Латиф пришел. Потом раздумала говорить, решила подождать.
Перед отъездом в Ташкент она навестила Ходжаназара-ака. К нему не разрешали приходить, но Махидиль упросила, и ее пустили.
Ходжаназара-ака нельзя было узнать. Если бы сестра не указала на его кровать, Махидиль прошла бы мимо. С головы до ног бедняга был закутан бинтами.
Махидиль осторожно присела на стул возле койки, посмотрела в глаза дядюшки Ходжаназара. Они едва мерцали, как далекие звезды. Махидиль нагнулась.
— Ман... ман... Маннап жив? — раздался слабый голос.
— Жив, Ходжаназар-ака, жив.
Она не сразу сообразила, почему его интересует именно Черный Дьявол. А потом догадалась и ахнула. Думали, что Ходжаназар-ака сгоряча побежал на взрывы. Оказалось, что он спасал Черного Дьявола. Вот подлец, натворил дел и ходит себе как ни в чем не бывало.
— Ничего с ним не случилось! — сказала она.
Ходжаназар-ака закрыл глаза, опять открыл, что должно было означать: «Ну и слава богу».
— Дети... дети мои... — проговорил он.
Вошел врач.
— Хватит, хватит, девушка. Я же предупреждал вас, две-три минуты... Немного поправится, тогда — пожалуйста. Хоть по десять раз в день приходите.
— Я проведаю вашу жену и детей. Лежите спокойно, скорее поправляйтесь, мы все ждем вас, — сказала на прощание Махидиль.
Чтобы найти дом Ходжаназара-ака, Махидиль зашла к Махмуде. Но той не оказалось дома. Ее встретила свекровь.
— Недавно сидела тут, — сказала она о жене Ходжаназара-ака. — Сетовала, что не пускают к мужу: волновать его нельзя. Говорят, бедняга в плохом состоянии? Вы видели, ну как он?
— Доктора говорят, что поправится.
После этого старушка вышла с Махидиль на улицу и показала дом Ходжаназара-ака.
Махидиль долго стучалась в ворота, но тщетно.
— Никого нет, — сказал кто-то за ее спиной.
Махидиль обернулась и увидела Сабахон — жену Гуляма-ака.
— Ой, голубка моя, это вы, ласковая, — прощебетала Сабахон как ни в чем не бывало. — Соседка моя взяла детей, повезла к своему отцу. Идемте в дом. Быть в поселке и не зайти к нам... Как же можно? Я обижусь на вас, голубка моя. Проходите...
Двор был квадратный и уютный. В углу примостился глинобитный домик с плоской крышей. И еще три урючины, а под ними широченная деревянная кровать. Была пора листопада. Пожелтевшие листья шуршали под ногами. Курпача, расстеленная на тахте, тоже усыпана листьями. На столике свернутая скатерть, пиалы, чашки, хлебные крошки. Хозяйка кинулась прибирать. Махидиль помогла ей, собрала пиалы, поставила их в сторонку.
— Кто старое помянет... простите меня, милая. Тогда у меня было так скверно на душе, что я решила на вас сорвать зло. На другой день Махмудахон, ох, и показала мне! Как вам не стыдно, говорила она, что вы приписали девушке любовника, который ей в деды годится? Очень стыдила меня. Потом я опомнилась, поняла, какую глупость напорола. С тех пор все время срамлю себя. Вы обижены? Скажите правду, голубка моя, ласковая моя?
— Я не злопамятная.
— Ой, как хорошо, ласковая моя, вы умница, оказывается. Спасли меня от мук совести. Спасибо, я не думала даже, что вы окажете мне такую милость.
При этих словах Сабахон вскочила и обняла Махидиль. Толстые губы дважды чмокнули ее в щеку.
Девушке неприятны были эти не очень-то искренние поцелуи, но пришлось стерпеть.
— Я рада, что вы простили меня, — сказала Сабахон вкрадчиво. Носовым платком она утерла глаза. — Ей-богу, я совсем не хотела обидеть вас. Ведь я неплохая. Здешние хорошо знают меня. Спросите, скажут. Иногда в мою бедную голову лезут всякие глупости. Наговорю невесть что, а потом переживаю.
Так болтая, она расстелила скатерть.
— Не надо, не беспокойтесь.
— Ой, что значит не беспокойтесь, голубка моя, чай у меня заварен.
С улицы вбежали трое ребят и стали гоняться друг за другом. Махидиль присматривалась к детям: который из них сын Гуляма-ака? Все трое были похожи друг на друга. Махидиль хотела подозвать их, но Сабахон прикрикнула на ребят, и они умчались.
— Придут из школы, галдят, как очумелые, — пожаловалась она. — Ой, родная моя, а ну-ка придвигайтесь поближе к дастархану, ласковая... Да, говорят, что вам всем дадут ордена.