Гулям-ака скрипнул зубами. В лице ни кровинки, губы посинели. Он взял пиалу, налил водки и разом выпил. Ходжаназар сидел растерянный, недвижимый.
— Значит, правда, что Махидиль — ваша дочь?
Гулям-ака кивнул.
— Махидиль — моя дочь. Я давно понял это и почти не сомневался. В ее облике я сразу узнал образ дорогой, единственной для меня женщины. У меня чуткое сердце, оно давно угадало это.
Гулям-ака умолк. Молчал и дядюшка Ходжаназар. Начавшийся буран за окном подчеркивал гнетущую тишину в комнате.
— Не поехать ли нам на свадьбу? — вдруг спросил Ходжаназар-ака. — Сегодня свадьба Надыра и Гульхайри.
— В такую погоду?
— При чем здесь погода? Доброе дело не бывает не вовремя. Поедем? Там будет Махидиль. Я сам с ней поговорю. Не надо откладывать.
Гулям-ака взволнованно ходил из угла в угол.
— Нет, — наконец, сказал он, и на его глазах показались слезы. — Нет, пусть все будет как есть. Насильно мил не станешь. Может быть, вы и правы, но я не могу идти туда...
Он не успел договорить. В комнату влетела Сабахон. Она с трудом отдышалась и затараторила:
— На Тепакурганском участке кто-то кого-то порезал. Ой, горе мне! А кого, не говорят. Эй, мужчины, чего это вы опешили?..
Ходжаназар и Гулям-ака поспешили на улицу. Мимо пробегал человек. Он только крикнул:
— Несчастье! — И скрылся.
IV
Еще утром погода была ясная. Никто не думал, что темное пятнышко на горизонте так скоро застелет все небо. Тем временем молодежь вовсю готовилась к свадьбе. Шутка сказать, первая свадьба в пустыне. Звонили из каждого уголка трассы и расспрашивали, где и когда будет веселье. Гостей ожидалось множество. Только где их разместить? Решили — в клубе на Тепакурганском участке. Там рядом и Туябулак, где можно найти казаны и посуду. Каждый старался помочь, чем мог. Одни устраивали очаги, другие носили продукты, третьи убирали клуб, четвертые сервировали стол. Несли и несли подарки.
Из магнитофона, поставленного на крыльцо клуба, раздавалась музыка. Все веселы, улыбаются, перебрасываются шутками. Больше других радовалась тетушка Рисолат. Она проводила к столу гостей, рассаживала их. Потом появлялась возле жениха и невесты, счастливыми глазами смотрела на них. Мать Гульхайри сидела в сторонке, не желая ни к чему притрагиваться. Она была мрачнее тучи, нависшей над пустыней. Можно было подумать, что пришла не на свадьбу, а на поминки. Мать злилась на себя, что не сумела настоять на своем. Как ни старалась, не смогла уговорить ни жениха, ни невесту справлять свадьбу дома. Они твердили одно: «Никуда не поедем». Известили отца и получили его согласие. Мать утихла, но продолжала злиться. Отец приехать не мог из-за каких-то срочных дел.
Наконец, торжество началось. Жениха и невесту встретили аплодисментами, зазвенели стаканы и рюмки. Гульхайри была в белом платье, Надыр — в коричневом костюме, под пиджаком белая рубашка с черным галстуком. Взоры всех обращены на молодых. Кто вслух, кто мысленно желали им здоровья и счастливой жизни. В рюмках искрилось рубиновое и золотистое вино, в стаканах и пиалах пенилось шампанское.
Меж тем пустыня свирепела. Ворвался в открытые окна ветер, устроив на столе беспорядок, свалив бутылки и вазы с цветами. Поднялась суета. Одни бросились закрывать окна, другие тащили со двора казаны и самовары в дом.
Злая шутка природы лишь развеселила всех. Молодежь пустилась плясать. Махидиль с бокалом шампанского подошла к молодоженам. Она хотела пожелать им счастья, но, увидев озабоченное, побледневшее лицо Надыра, спросила:
— Чем вы встревожены?
Надыр улыбнулся, мол, все хорошо, а тут Латиф, подхватив Махидиль под руку, повел танцевать.
Танцуя, Махидиль задумчиво поглядывала на жениха и невесту.
— Что вы все на них смотрите? — спросил Данияров.
— Надыр какой-то неспокойный. Можно подумать, что он не рад свадьбе.
Данияров улыбнулся.
— Это вам так кажется. Просто вы никогда не были женихом...
— Нет, — сказала Махидиль, — он чем-то встревожен.
Музыка переменилась, заиграли андижанскую польку, непременную на местных свадьбах. Махидиль заметила, что Надыр исчез, и подошла к Гульхайри.
— Где Надыр?
— Ой, сестричка, что-то произойдет. Чует мое сердце.
— Куда он пошел?
— Сказал, сейчас приду, и вышел. Посмотрите, где он, сестричка, боюсь я...
Махидиль подошла к Латифу, что-то сказала ему, повязала голову платком, собираясь уходить. Встревожились и другие.