Ну ничего. Аркадий как-то успевает; она тоже научится.
Леонида поискала у кровати очки и халат, вспомнила, как они раздевались вчера, вздохнула, приготовилась безуспешно искать очки в прихожей… и вдруг нашарила их на прикроватном столике! Надо же, Аркадий вспомнил про них и принес!
Кстати говоря, а ведь и постельное белье, на котором она лежит, не то, что вчера! Другой комплект. Поменял, выходит?
Отлично! Тот, который лежал вчера, был ее любимый, а этот не жалко, если кровь не отстирается. Может, он и халатик ей оставил?
Но нет, то ли на халатик его галантность не распространялась, то ли он просто не стал рыться в ее вещах. Или не знал ее домашних привычек. Скорее, последнее.
Леонида пожала плечам и направилась в кухню голышом. Надо найти что-нибудь пожрать; вчера так и не поужинала, живот прямо подводило.
А в кухне-то оказались горы еды! Видно, Аркадий вчера принес. Причем еды домашней. Где только добыл?
Пирожки с мясом были такие вкусные, что Леонида сходу схомячила три штуки, и только тогда подумала, что стоять голой в кухне, не включая свет, и есть — занятие довольно забавное, особенно утром после первой брачной ночи.
Тогда она поплелась в ванную, умыться, привести себя в порядок, накинуть что-нибудь…
Выполнив все пункты этой нехитрой программы (в качестве чего-нибудь фигурировала ее старая футболка с логотипом универа, размеров на десять больше, которую Леонида иногда носила в качестве ночной рубашки), она направилась в гостиную — пересобрать рабочую сумку. И вздрогнула.
Свет в гостиной был погашен, но на фоне окна вырисовывался черный широкоплечий силуэт. В ее кресле кто-то сидел!
— Привет, — сказал силуэт знакомым голосом.
— Уф… — Леонида взрогнула. И тут же обрадовалась; сердце забилось часто. — Ты еще не уехал? Не опоздаешь?
— Пока еще остался запас времени.
— А чего сидишь без света?
— Думаю, — сказал Аркадий, и в самом деле очень задумчивым тоном. — Иди сюда.
Леонида охотно пошла. Сперва ощупью — глаза еще не привыкли заново к темноте — а потом он поймал ее за руку, притянул к себе. Он сидел в кресле Леониды, за ее столом возле окна — место, которое она когда-то давно себе оборудовала с мыслью работать над диссертацией, но в итоге почти не использовала. Уже одетый (жаль). Смотрел на город.
— Так над чем думаешь? — спросила она, прижимаясь щекой к его груди.
К крепкой и надежной груди, в которой мерно и ровно билось сердце. Как хорошо! Невозможно даже подумать, что могло бы быть иначе.
На самом деле ей было почти что все равно, о чем он думает и не опаздывает ли он, лишь бы сидеть вот так у него на коленях подольше. Можно весь день, и пропади она пропадом, и работа, и эта его важная миссия… В его объятиях все вопросы сразу растворились, сделались несущественными.
Леонида знала, что это ощущение пройдет, что чувство долга вернет свои позиции. Но, пока оно не проснулось, наслаждалась его отсутствием, словно ребенок первым днем каникул.
— Над тем, что я очень много и очень долго ошибался, — сказал Аркадий, и Леонида ухом не просто слышала, а ощущала биение его голоса. — Мне, видишь ли, всегда представлялось, что люди, которые совершают глупости из-за каких-то там любовниц и содержанок, продают государственные секреты, ведутся на шантаж… Да хотя бы просто разбалтывают важную информацию симпатичным официанткам!.. Так вот, мне всегда казалось, что эти люди имеют какой-то серьезный порок умственного развития, который тем более опасен потому, что удивительно широко распространен! И это нашло отражение в некоторых моих аналитических выкладках. А все это время когнитивная недостаточность была, оказывается, у меня. Нужно будет пересмотреть некоторые долгосрочные прогнозы по определенным персоналиям.
Леонида хмыкнула.
— Да ладно. Не так уж ты и ошибался. Все от человека зависит. Ты сам из-за меня глупостей не наделаешь и тем более родину не предашь. Неважно, насколько хорошо нам вместе.
— Не предам, — медленно проговорил Аркадий. — Но… Если кто-то будет угрожать тебе, а я не успею спасти… Не знаю, что я буду делать. Наверное, пущу себе пулю в лоб.
Леонида поднялась у него на коленях, погладила по лицу.
— Твое признание в любви слишком мрачное даже для меня, — сказала она серьезно. — Придумай получше.
— Слушаюсь, милая, — усмехнулся он и поймал ее губы поцелуем.