Параллельно почитанию Хозяюшке бытует и поклонение покорителю Сибири Ермаку, который среди бажовцев считается «великим божественным воплощением», поскольку он соединил Европу и Азию, открыл путь на Восток, откуда всегда идет свет, где находится таинственное Беловодье, всегда притягивавшее искателей Бога и смысла жизни. Обо всем этом якобы знал Ермак, стремясь достичь сокровенной земли, но ему помешали «темные силы»{10}. Опираясь на свое учение, бажовцы регулярно проводят фольклорные фестивали, по существу, являющиеся созданием неоязыческого культа и возрождением архаичных языческих традиций. Другие мистики и эзотерики предпринимали попытку сблизить Хозяйку Медной горы с новозаветной Женой, облеченною в солнце, с символистской Девой радужных ворот, со сказочной Снежной королевой и даже с Алисой в Стране чудес.
Вопрос о сакральном символизме Хозяйки Медной горы и ее атрибутов достаточно сложен и имеет несколько уровней постижения. Даже если ограничиться одними лишь символами, связанными с ключевыми понятиями, то уже здесь обнаруживаются поразительные параллели и взаимные соответствия исходных мифологем. Например, из древнегреческого мифа о Данае известно, что аргосская царевна была заточена своим отцом глубоко под землей в медном дворце, куда к ней и проник Зевс в виде золотого дождя. Налицо символическая триада — «медь — золото — подземный мир», легко и органично проецируемая на владения Хозяйки Медной горы.
Понятно, что Хозяйка Медной горы объявлялась на Урале повсюду, а не только в старом Сысертском горнозаводском округе, куда входила Сысерть — место рождения Бажова — и Полевской, близ которого и располагалась Медная гора (иначе Гумёшкинский рудник). И вообще известна она повсюду, где есть горы (и даже где их нет). Ибо образ Хозяйки горы — не специфический уральский феномен, а явление общемирового порядка. Сквозной линией и в различных своих ипостасях проходит оно через разные исторические эпохи и вехи мировой культуры. Подчас мифологема визуализируется в самых неожиданных обличьях, не сразу узнаваемых под завуалированными временем личинами.
Вот, например, Тангейзер — герой средневековой немецкой легенды (баллады), хорошо известный из одноименной оперы Рихарда Вагнера (1813–1883). Фабула саги и либретто, написанного на ее основе самим композитором, общеизвестна. Молодой рыцарь-миннезингер попадает в любовные тенёта не кого-нибудь, а самой богини Венеры. Он забывает о цветущей земной жизни в ее безжизненных подземных чертогах. Я не оговорился — именно подземных, ибо соответствующие фольклорной основе сцены «Тангейзера» происходят не где-нибудь в роскошной долине или на берегу лучезарного моря, а в глубокой и мрачной пещере внутри горы Герзельберг (что в переводе означает «не потухшая огненная зола»), которая своими очертаниями напоминает гигантскую гробницу. Именно здесь, согласно древнегерманским представлениям, находились подземные владения властительницы зимы и метели Хольды. В Средние века она была отождествлена с античной Венерой, а ее горное убежище получило в народе прозвание Венусберг.
В средневековой и последующей романтической интерпретации Венера воплощает необузданную и страстную языческую стихию в противовес пресному христианскому благочестию. Однако сие вполне соответствует истинной сути античной богини любви, которая отличалась не изнеженностью и инфантильностью, а напротив, — неисчерпаемой сексуальной ненасытностью и неразборчивостью в выборе партнеров. Ибо она всего лишь венчала общую линию развития матриархальной любви, котоая началась с общемировой Великой Богини-Матери и, пройдя через ипостаси шумерской Инанны и аккадской Иштар, завершилась в эллинской Афродите и латинской Венере.