— И все-таки, если вернуться к Максиму Делько…
— Мы как раз к этому и подходим. Полагаю, совершенно напрасно мучиться вопросом, из честных ли побуждений он действовал. Даже знай мы всю его подноготную так же досконально, как он сам, делать какие-то выводы было бы весьма и весьма затруднительно. Главное — что вы приютили его у себя. Если же вы теперь выставите его за дверь под тем предлогом, что у вас неспокойна совесть, то почувствуете, что сами поступаете нечестно.
— Ничего такого я не почувствую, — возразил Аршамбо. — Не понимаю, почему от того, что однажды я спас ему жизнь, у меня должны появиться перед ним какие-то обязательства.
— И тем не менее это так, — стоял на своем Ватрен. — Гели уж сказали «а», то чаще всего нужно говорить и «б». Спасши жизнь Делько, вы создали ситуацию, которая ставит вполне реальные проблемы. Если бы вы бросили его на произвол судьбы, этих проблем попросту не существовало бы. Так что, как видите, обязательства у вас есть. И потом, сознайтесь, ведь он вам нравится?
— Да вы что? — воскликнул Аршамбо. — Если говорить честно, то совсем наоборот.
— Неправда, — возразил учитель, ф нравится. Даже мне — а я ему никто, я не спасал ему жизнь, — мне и то он начал нравиться. А уж тем более вам.
Аршамбо не решился упорствовать в отрицании очевидного: ему и самому казалось, что он испытывает к беглецу трудно объяснимое чувство жалости, раздражения и, возможно, приязни. И чем дольше он размышлял над этим, тем больше склонялся к тому, чтобы поверить в существование *той самой приязни. Он с тревогой, чуть ли не с опаской покосился на Ватрена. Учитель уловил его взгляд и, радостно мсмсяошись, сжал ему руку. Аршамбо тоже засмеялся, сам ГОЛ ком не зная почему, и вдруг почувствовал в себе легкость. ()ми сошли с тенистого проселка и, перейдя автостраду, под ПИЛЯЩИМ солнцем направились по тропинке, некруто забирающей вверх посреди полей. Вокруг огромным покрывалом расстилались еще совсем зеленые поля пшеницы, ржи и овса. <) i казавшись от намерения добраться до леса, хотя уже и ювиднслись верхушки самых высоких деревьев, они остановились примерно на середине склона и растянулись под яблонями на краю поля. По берегам реки, насколько хватал слал, тянулись плавно колыхавшиеся хлеба, и на этом однообразном iycro-зеленом фоне выделялись бледные, стально-го оттенка, островки ржи, деревни с темными кляксами черепичных крыш да несколько черных пятен лесов. Первым молчание нарушил Аршамбо.
Допустим, — сказал он, добродушно улыбаясь. — Допустим, что я этому наршо симпатизирую. Ну так что из того? Я нс могу долго прятать его у себя. Рано или поздно он неминуемо попадется, как это произошло, когда он жил у гой хозяйки. И что тогда? У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
Ему нужно найти прибежище, где он мог бы жить как все, но под вымышленной фамилией.
Разумеется, но как это осуществить? Может, вы над этим нс задумывались, но это чертовски трудно. В какую дверь стучаться? Не знаю, повсюду ли сейчас так, как в Бле-МОНе, по здесь люди до того боятся скомпрометировать себя даже но самому незначительному поводу, что я не рискнул бы довериться и лучшему другу. Мне кажется, его повергло бы в ужас одно то, что его посвятили в такую тайну, и он, вполне вероятно, побежал бы на меня доносить. По нынешним временам ни в ком нельзя быть уверенным.
— Я вижу два решения. Отправить его либо в деревню подальше отсюда, к фермерам, на которых бы он работал, либо в Париж.
Эти же возможности рассматривал в свое время и Аршамбо, но без всякого практического результата. В деревнях знакомые у него были, но лишь в окрестных, и даже если допустить, что Максим Делько сможет найти там пристанище — а это само по себе было невероятно, — над ним постоянно висела бы угроза быть узнанным. Думал инженер и о своей родной деревушке в Высоких Юра, но там, ввиду близости швейцарской границы, надзор был усилен. Оставался Парше. Единственным надежным человеком, которого он там знал, была его сестра. К несчастью, она была замужем за высокопоставленным чиновником, всячески стремившимся заставить окружающих забыть о его службе в правительстве Виши и чересчур боязливым, чтобы пойти на риск прятать у себя коллаборациониста. Возможно, втайне от мужа сестра и согласилась бы попросить приюта для Делько у друзей, но шансы были невелики. Тем более что Максим отнюдь не принадлежал к числу тех, кто легко располагает к себе людей, сразу же вызывает их симпатии и умеет ценить добрые поступки. Ему не хватало обходительности, раскованности, он никогда не оттаивал до конца. В нем всегда чувствовалась настороженность, некая отстраненность, и его собеседнику бывало неуютно, когда он натыкался на неподатливую стену отчужденности. В любой социальной среде, при любом роде занятий он будет держаться особняком, хранить одиночество, что неминуемо привлечет к нему внимание, причем скорее всего отнюдь не благожелательное.