— Да ты не парься, земляк, — сказал приезжий. — Я ведь местный, с Алтая. В молодости уехал в столицу счастья пытать. Не сиделось мне, дураку, на месте, простора хотелось… А простор-то настоящий — вот он!
Он обвел широким взмахом руки затянутый синеватой дымкой, всхолмленный лесистый горизонт:
— Вот она, воля!
«Ага, — подумал сержант Баранов, бросив оценивающий взгляд на его тощий, полупустой рюкзак. — Теперь ясно. Бизнес-то не выгорел!»
Последняя мысль была не лишена злорадства, однако, когда Баранов заговорил, голос его звучал сочувственно.
— А что, в столице не сложилось?
— Почему не сложилось? — приезжий пожал могучими плечами. — Все сложилось, земляк. Да только… Как бы тебе объяснить? Ну, неинтересно это мне! Душа не лежит, понимаешь? Сколько можно делать деньги? Делать деньги, говорить о деньгах, думать о них днем и ночью — как бы побольше срубить, да как бы от налогов увильнуть, да как бы партнер, сволочь, на бабки не кинул… Зачем это все? Кому это надо? Ведь больше, чем в желудок помещается, все равно не съешь, и десять костюмов сразу, одновременно на себя не напялишь. Понимаешь, о чем я тебе толкую?
С этими словами он вынул из кармана и протянул сержанту открытую пачку дорогих сигарет.
Изогнувшись вопросительным знаком, Баранов деликатно подцепил одну ногтями за краешек фильтра, выудил из пачки и с благодарным кивком сунул в зубы.
— Понимаю, — невнятно пробормотал он, погружая кончик сигареты в огонек поднесенной приезжим зажигалки.
— Ни черта ты, я вижу, не понимаешь, — сказал тот, чутко уловив прозвучавшие в голосе сержанта нотки сомнения. — Ты, землячок, как всякий по-настоящему счастливый человек, счастья своего не замечаешь и не ценишь. Ведь вокруг тебя не лесок подмосковный — тайга! Это ж святое место, святее просто не бывает. Оно душу лечит, от грязи, от скверны ее очищает… А там, — он небрежно махнул рукой с зажатой в ней тлеющей сигаретой на запад, в сторону Москвы, — там, браток, все они бесом одержимые. Не веришь? Ну, не верь, простая твоя душа. Видно, время твое еще не настало. Настанет — сам все поймешь, вспомнишь мои слова… Тебя как звать-то?
— Василием, — представился Баранов, довольный переменой темы. Разговор об одержимости бесом, святости и какой-то скверне снова заставил его насторожиться: уж не псих ли перед ним? Побормочет-побормочет про эту свою скверну, а потом, того и гляди, буянить начнет…
— А меня Егором, — протягивая Баранову широкую, как лопата, ладонь, сказал приезжий.
— Да я знаю, — напомнил сержант, пожимая приезжему руку. Рука была твердая, как доска, и сильная, как слесарные тиски. — Я же паспорт смотрел. Фамилия у вас такая… необычная.
— Чего же в ней необычного? — удивился приезжий.
— Ну как же! Концов… — сержант скабрезно ухмыльнулся и подмигнул. — Такая… с намеком, в общем. Концов! Бабы от нее млеть должны.
— Бабы? Ах, вон ты о чем! Так ведь, Вася, чтоб бабы млели, одной фамилии мало. Ей еще и соответствовать надо.
— Ну, у вас-то с этим проблем наверняка нет! — уверенно произнес Баранов.
Он чувствовал, что это прозвучало заискивающе, но ничего не мог с собой поделать: по непонятной ему самому причине он робел перед этим странным человеком и хотел ему понравиться, как будто тот был министром внутренних дел или богатым иностранцем.
— А у меня, Вася, проблем вообще нет, — с какой-то непонятной интонацией ответил Егор Концов и сделал огромную, в полсигареты, затяжку. — Какие были, все там, за Уралом, остались. Правда, одна маленькая проблемка все-таки есть, — добавил он совсем другим, полушутливым тоном. — Даже две. Может, поспособствуешь? Ты как-никак власть, да и знаешь тут наверняка каждую собаку…
— У нас каждую собаку знать — дело нехитрое, — сказал Варанов, удивляясь собственной покладистости. Приехал какой-то двухметровый оборванец с пустым рюкзаком, рассказал байку, угостил сигаретой, и вот, полюбуйтесь-ка: Вася Баранов, не последний, между прочим, человек в поселке, уже танцует перед ним на задних лапках, как какая-то шестерка. И главное, остановиться не может — хочет, а не может, будто под гипнозом… — Что за проблемы, Егор Леонидович?
Концов усмехнулся, дымя сигаретой и поверх головы сержанта обозревая пустой перрон и привокзальную площадь, по которой сонно бродили тощие пыльные куры.
— Водки хочется, — сказал он, — а магазин закрыт.
— Водка — не проблема, — с облегчением заверил его Баранов. Он был доволен: раз человек не только курит, но и пьет водку, значит, он не старовер, не баптист какой-нибудь, не чокнутый сектант, а нормальный мужик. — Галка-продавщица через дом от магазина живет. В окошко стукнете, она вам все продаст — и водку, и закуску. А вторая проблема какая?
— Вторая проблема посложнее будет, — сказал Концов. — Я вот тут подумал: если попутками ехать, я до места и за неделю не доберусь. Нельзя ли в вашем поселке купить что-нибудь вроде машины?
— Машины? — Баранов глубокомысленно подвигал челюстью и рассеянно сплюнул под ноги. — Машины… Машины, Егор Леонидович, они в Барнауле. Или, на худой конец, в Бийске. А у нас… Правда, мотоцикл можно устроить.
— Мотоцикл? — Концов поднял голову и посмотрел в безоблачное небо. — По такой погоде, Вася, мотоцикл — самое милое дело. Если, конечно, мотоцикл серьезный.
— Мотоцикл серьезный, — заверил его Баранов. Он осмотрелся. Деревянный перрон по-прежнему был пуст, даже лохматая дворняга, помогавшая ему коротать часы дежурства, куда-то ушла. Караулить на станции Ручей было некого и нечего. — Айда! — решительно сказал сержант Баранов и махнул рукой. — Сейчас все сделаем — и водку, и мотоцикл.
Спустя час с небольшим человек, назвавшийся Егором Концовым, с довольно приличной скоростью удалялся от станции Ручей верхом на трескучем, кое-как отмытом от куриного помета мотоцикле марки «Урал». Его полупустой рюкзак вместе с запасной канистрой бензина лежал в коляске, укрытый сверху пыльным прорезиненным пологом. Тугой свежий ветер бил в лицо поверх треснувшего плексигласового щитка, заставляя слезиться глаза, надувал пузырем линялую камуфляжную куртку, трепал штанины и волосы, забирался в рукава. Переднее колесо подпрыгивало на выбоинах в старом, растрескавшемся асфальте пустого двухполосного шоссе, треугольное седло жалобно поскрипывало пружинами, гася частые толчки; справа и слева неторопливо убегали назад прямые и стройные, как колонны, стволы таежных гигантов, а прямо над дорогой пронзительно синела прямая, как след сабельного удара, полоса безоблачного, не заслоненного деревьями неба. Каждый оборот колес приближал Концова к заветной цели, а вокруг стеной стояла вековая, тысячелетняя, извечная тайга. Она ждала; она ждала его, его слов и поступков, и Егор Концов точно знал, как поступить, чтобы тайга осталась им довольна.
Занятый собственными размышлениями, он не сразу уловил сквозь частый треск мотоциклетного мотора глухой натужный рев неисправного глушителя догонявшей его машины. Бросив взгляд в круглое боковое зеркальце, Концов увидел размытое вибрацией отражение потрепанного темно-синего джипа — того самого, что стоял у ворот дома, где он покупал мотоцикл.
Все было ясно. Егор Концов недобро усмехнулся, припомнив свой разговор с хозяином машины. Он предложил хозяину, угрюмому, испитому мужику, до самых глаз заросшему двухнедельной щетиной, продать джип. «А капусты хватит?» — полунасмешливо поинтересовался тот, глядя в сторону. «Хватит», — уверил его Егор. «Три тысячи, — уже не скрывая издевки, заломил хозяин. — Без торга». — «Годится», — сказал Концов, хотя отчетливо видел, что машина местами проржавела до дыр и давно просится на свалку.
В черных, как уголья, глазах хозяина вспыхнул и тут же погас алчный огонь. «Нет, — подумав с минуту, твердо заявил он. — Машина самому нужна. Что я куплю за твои три косаря?»
Концов хотел сказать, что за три тысячи долларов можно купить три таких корыта, но промолчал, потому что догадался об истинной причине отказа. Именно поэтому, расплачиваясь за мотоцикл, он достал из рюкзака не две бумажки по сто долларов, а всю перехваченную аптечной резинкой пачку, в которой было без малого двенадцать тысяч «зеленых». Взгляд, которым хозяин обменялся со своим сыном — таким же чернявым, испитым и небритым, — стал для Концова еще одним подтверждением. А теперь, когда старый темно-синий «Ниссан» маячил в зеркальце заднего вида, с каждым мгновением увеличиваясь в размерах и явно норовя вот-вот пойти на обгон, все стало окончательно ясно.