Но самый большой трус иногда бывает отважнее отчаянного храбреца.
Натягивая через голову широкую рубаху-канди, подпоясываясь шарфом с бахромой, Анкар вдруг почувствовал в себе прилив злости. Она предала ему сил.
«Щенок, да я в отцы тебе гожусь, а ты вздумал меня пугать!»
Старик заметил нож, лежащий по ту сторону кровати: Санит, куда более бесстрашная, нежели ее муж, с оружием обычно не расставалась.
«Вот ведь… Как же они ее выманили?»
Рядом с ножом отчего-то лежала и его кожаная шапка.
Анкар оглянулся на дверной проем, где со скучающим видом стоял ассириец и пошел вокруг кровати, приговаривая на ходу:
— Я только возьму шапку…
— Давай-ка поторопись, старик. Не заставляй меня ждать, — лениво протянул ассириец, беспечно поворачиваясь к хозяину спиной.
Анкар нервно схватился за шапку, еще быстрее — за нож, который тотчас и спрятал в рукаве.
— Иду, иду…
Он и сам не знал, как это у него поднялась рука, — ведь никогда раньше ему не приходилось бить человека ножом, — и, тем не менее, ударил, а потом еще и еще, больше из боязни, что ему не избежать наказания. Однако нож почти сразу перебил какой-то крупный сосуд, отчего кровь забила из раны фонтаном. Ассириец сразу осел, стал ниже ростом, упал на колени, а после уткнулся лицом в пол, забился в судорогах и очень скоро затих.
Только тогда Анкар выронил нож. И снова превратился в труса.
«Что же теперь делать?!»
Он выскочил из дома, едва не сорвал с петель калитку, ведущую на улицу, побежал вдоль глиняного забора, кто-то бросился следом — Анкар услышал их шаги, свернул в узкий проулок, налетел на спящего пса, упал в огромную лужу, которую не заметил в темноте, выпачкался с ног до головы в грязи и на четвереньках выбрался на сухое место. И вдруг уперся в чьи-то ноги. Кто-то встал у него на пути, заслонив дорогу. Перед ним были мужчина и женщина.
«Я не хотел, не хотел…» — заплакал старик.
— Ну, что ты, что ты, мой дорогой, — услышал он певучий голос Санит. Она подхватила его под руки.
Анкар, узнав жену, с надеждой посмотрел на ее молодого спутника, стал умолять:
— Спасите меня!
— На нем кровь, — заметил юноша. — Ты ранен?
— Нет. Она не моя, — Анкар затравленно и одновременно зло посмотрел на молодых людей. — Ко мне в дом прокрались воры. И мне ничего не оставалось, как перерезать одному из них горло… Ради всех богов, помогите! Они преследуют меня!
Юноша больше не мешкал:
— Ступай за мной.
Они нырнули в какую-то щель в заборе, полезли по его обрушенному краю наверх, по нему вскарабкались на крышу соседнего дома и там затаились. Вовремя — в проулке показались двое высоких мужчин в черных одеждах.
— Куда он делся? — говорил один из них по-арамейски.
— Беги в обход. Поднимешься по улице, там свернешь направо, к рынку. Этот проулок выходит туда. Другой дороги нет. А я подопру его сзади. Только не забудь, что он нужен нам живым.
Анкар боялся даже дышать, но увидев, что его преследователи разделились, а вскоре и вовсе скрылись из виду, постепенно стал приходить в себя. Прежде всего, он скосил глаза на молодого человека, по одежде большего всего похожего на эллина, встретился с его насмешливым уверенным взглядом и нахмурился:
— Кто это, Санит? Интересно, чем ты занималась с ним среди ночи, в то время, когда должна находиться в нашей постели?
— Я больше не твоя рабыня и не принадлежу тебе, — огрызнулась Санит.
— Неблагодарная женщина. Ты забыла, кем ты была и кем стала, — прошипел в ответ Анкар. Осознание того, что он сегодня сделал, бесконечно подпитывало в нем гордость и придавало его речам какой-то особый мстительный оттенок.
Молодая женщина с опаской спряталась за любовником.
Юноше пришлось охладить пыл ее мужа:
— Ну, ну… уважаемый, ты бы заткнулся, а то ведь спущу тебя отсюда, и пойдешь ты на корм к своим ночным гостям.
Анкар, тяжело вздохнув, покачал головой, и сказал так, словно всю жизнь только и страдал от женских измен:
— Тебе не стоило бы ей доверять. Уж поверь мне, старику.
Санит тихонько засмеялась:
— Ты не поверишь, Гелиодор. У него до меня всего-то одна женщина и была — из тех, что продают свое тело за миску полбы. Он мне ее как-то показывал в Русахинили, когда мы были на рынке. Почти без волос, без зубов, так похожа на гиену, что поставь их рядом — не различишь, кто где…
— Тебе бы подумать о том, как сейчас спасти свою шкуру, писец, а ты беспокоишься о таких пустяках, — сказал юноша.
«А ведь он прав… Безусловно, прав, — снова сжался Анкар, посмотрев сверху в проулок. — Если ассирийцы действительно ищут меня, то они начнут прочесывать весь город, залезут в каждый дом и каждую нору». И он сделал вид, что пропустил обидные речи мимо ушей. Ему и в самом деле надо было думать о том, как уцелеть, а не спорить, насколько он плох-хорош-умен-глуп-красив-уродлив или стар.