— Я научился убивать без эмоций, убивать всякого, кто станет у меня на пути. А еще научился чувствовать.
— Этому учили тебя мы. Я, Кафер, Тильт... Мы старались, чтоб ты усвоил наши уроки.
— Это ведь Тильт убил старика тогда в Себере? — неожиданно для самого себя спросил Крэйн. — Старик был с вами, но вовремя понял, к чему это ведет.
— Тильт не настолько хорошо управлялся с артаком, — усмехнулся жрец. — Это был Ингиз, метальщик из калькада. Но ты прав, это было сделано по приказу Тильта. Никто, даже мы, не мог предположить, что тут ты случайно столкнешься с братом Кафера. Последний из Кардон бежал из Алдиона, как только понял, куда ведет наш путь. Он был не готов и слаб, не в его силах было принять все таким, какое оно есть. Находясь во власти своих иллюзий, он искренне считал, что страдания могут очистить, облагородить.
И полагал, что готовит миру лучшую долю. Было слишком поздно, когда он понял, куда ведет наш путь. Последний из рода Кардон испугался, возможно, впервые. И он сделал ошибку, полагая, что без него весь наш план провалится. Бежал настолько далеко от Алдиона, насколько смог, только лишь ради того, чтоб забыть, что сделал. Но было поздно, мы уже могли действовать без него. Узнав, что ты путешествуешь с Хеннаром Тильтом, старик понял, что наши планы не забыты, как он надеялся, мы идем нашим путем дальше. Поэтому он попытался убить тебя, хотя ты был в каком-то смысле и его детищем. Хвала Ушедшим, Ингиз, подосланный Тильтом, бы начеку и пресек его жизнь. Жаль Тильта, из всех нас он был наиболее проницательным. У него было чутье, безошибочное чутье. Которое его все же подвело. Да, засада, в которую попал калькад. Тильт всего лишь хотел провезти тебя через разоренные войной и голодом земли, продолжить твой урок. Но он просчитался, калькад попал в ловушку. Из всех четверых остался только я. Разумеется, наша встреча не была случайной. Как не был случайным и мой отъезд. Я бросил тебя одного в Себере, чтоб отчаяние и боль проели тебя до костей, чтоб желание смерти достигло предела. И я добился своего, вижу это по твоим глазам. Оставалось немного. Я вернулся в Алдион и сообщил твоему брату, благородному шэду Орвину, что встретил тебя на юге. Прислуга узнала меня, многие были в курсе, что мы с тобой беседовали тогда в тор-склете.
Орвин тяжело задышал, даже силы его характера с трудом хватало для того, чтоб сдерживать гнев. Он уже успел понять — его, как и Крэйна, использовали вслепую. Как деревянную фигуру в игре, переставили с клетки на клетку. Окажись сейчас в его руке эскерт — ударил бы не задумываясь, Крэйн видел это по его лицу. Но одного взгляда жреца оказалось достаточно — Орвин обмяк, желваки под тонкой кожей исчезли.
— Он с готовностью отправился вместе со мной в Себер, как он считал — чтоб устроить ловушку на тебя. Ты решил заманить в сети его самого, и здесь я тоже готов был помочь тебе. Я сделал в точности то, что обещал — помог вам обоим, вы поймали друг друга. Но теперь ваше время закончилось.
Крэйн молчал. Руки и ноги стали непослушными, негнущимися, в голове глухо гудело.
— Значит, ты... С самого начала ты... — Он глубоко вздохнул, но сил от этого не прибавилось. — Зачем?
— Чтобы сделать из тебя того, кем ты есть сейчас. — Жрец сделал шаг навстречу, пухлое лицо приблизилось. Сейчас в нем не было ничего смешного. — Подготовить тебя. Эскерт делается не один Эно, ты знаешь это. Ты — самый большой эскерт, сделанный когда-либо руками человека.
Ненависть — твоя кровь, твоя жизнь. Ты познал мир и возненавидел его, как возненавидели бы Ушедшие, окажись они здесь. Не веря в Ушедших, ты стал их мессией, посланником, их оружием, призванным уничтожить то, что уже нельзя вылечить. Не случайно ты столько времени смотрел на грязь и смерть, терпел голод, страх и унижение. Это наполняло тебя силой. И теперь ты готов сыграть свою роль. Заставить этот мир исчезнуть.
Последний из рода Кардон считал, что твоя божественная сущность облагородит этот мир, сделает его лучше. Он ошибался. Ты — воплощение ненависти, ты можешь только стереть. Возможно, когда-нибудь, Ушедшие или те, кто будет на их месте, решат сделать все заново и за богом-разрушителем с небес спустится бог-созидатель. Но это уже не твоя забота, единственное, что надо сделать тебе...
— Я никогда не сделаю этого, даже если ты меня заставишь, — сказал Крэйн и с накатившим неожиданно изнутри ужасом понял, что лжет.
Весь мир.
Алдион, Трис, Себер.
Да, грязь, порождение алчности, злобы, похоти, ненависти. Люди — отвратительные твари, хуже карков. Если в его силах уничтожить все это, для чего он лжет? Только лишь из-за того, что не хочет идти на поводу у жреца?
Он чувствовал, как что-то, зародившееся внутри него давным-давно, начинает расширяться. Что-то настолько большое и необъятное, что его невозможно почувствовать. Но грозное, дрожащее как густой воздух перед грозой, напряженное. Казалось, подними руку — и оно ударит сквозь пальцы, открой широко глаза — прорвется из глаз. Когда-то нечто похожее он чувствовал в забытьи после нескольких кружек отвара тайлеба, но тогда все было не так. Сейчас это было по-настоящему. Внутри него. И оно рвалось наружу. Достаточно отпустить его, раскрыть ладонь — оно выпорхнет. И тогда... Что — тогда?..
Как это будет выглядеть — мир вокруг начнет тускнеть, растворяться в вечной пустоте, где нет ни времени, ни запахов? Или исчезнет вспышкой всепоглощающей белой ярости, которая бурлит в его жилах вместо крови?
Крэйн попытался представить, как исчезают, сметаемые невидимой волной склеты и покосившиеся шалхи черни, обращаются в вечное ничто колодцы, заборы и валы, валятся, рассыпаясь бревнами, тор-склеты. И исчезают лица. Тысячи лиц становятся одинаковыми за мгновение до полной смерти, становятся неотличимыми и тоже исчезают. Навсегда. Исчезают дружинники шэдов, непобедимые, закованные в хитиновую броню, исчезают сами шэды, растворяется чернь — всегда голодная злая чернь, исчезает все. И под конец — он сам. Уродливая маска вместо лица, старое, изрезанное шрамами и высушенное песком тело... Пропадает. Рассыпается бездумным прахом. И вечная тишина.