— Перестань врать. Ты говоришь, как безнадежная шлюха. Он сказал, что ты предлагала ему себя.
— Я не предлагала, — смотрю, как сердится Трент, от ярости его лицо покраснело.
— Я должен верить какой-то шлюхе, которая, вероятно, спала неизвестно со сколькими еще до меня. Мой отец и Джон были правы насчет тебя, я хотел тебя, подобно собаке, которая всегда приводит домой бездомных животных. Я собираюсь стать врачом, Лили. Я не могу беспокоиться о том, что делает моя жена, пока вкалываю в больнице.
— Я не шлюха! И никогда не была ни с кем, кроме тебя.
Его правая рука медленно сжимается в кулак, ноздри раздуваются, а глаза широко открываются от ярости:
— Что, черт возьми, ты только что сказала? — его голос очень низкий и сдержанный. И это пугает меня даже больше, чем его действия. — Я спросил, что, черт возьми, ты только что сказала? — повторяет он еще более опаснее.
Моя кожа покрывается мурашками от его дикого и ужасного тона. Я хочу открыть дверь и выпрыгнуть из машины, независимо от того, что он превышает скорость.
— Я не шлюха, Трент. Ты знаешь это, потому что я ни с кем не была до тебя. И, конечно же, не была ни с кем во время нашего брака.
— Что это должно означать, Лили? Что я тебе изменяю?
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь от него. Где-то, глубоко в душе, я подозреваю, что так и есть, но также знаю, что девушка, подобная мне, не заслуживает больше, чем он дает мне.
— Ты неблагодарная, эгоистичная сука, — говорит он. Я не поворачиваюсь к нему, потому что знаю, что он разозлится еще больше, если увидит мои слезы.
Поездка длится вечность, и я с трудом справляюсь с напряженностью, заполнившей машину. Много раз я замечаю, как Трент сжимает кулак, а через некоторое время разжимает его. Я остаюсь тихой, зная, что любые мои слова только разожгут напряженную обстановку между нами и создадут невыносимую ситуацию.
Когда мы, наконец, приезжаем, Трент останавливается у входа. Я расстегиваю свой ремень безопасности и выхожу.
— Вот, — говорит он и протягивает мне ключи от входной двери.
— Что это? — спрашиваю я, глядя на его протянутую руку.
— Я ухожу и не вернусь до завтра.
— Что? — спрашиваю я, озадаченная ситуацией.
— Мне нужно время вдали от тебя, Лили. Если я останусь здесь сегодня вечером, я боюсь, что могу причинить тебе боль, или еще хуже — убить тебя. Не жди меня.
— Но у меня нет денег, чтобы утром доехать на работу.
— Тебе нужно сбросить несколько килограммов. Тебе лучше пройтись, — он уезжает и оставляет меня стоять ошарашенной.
Поднявшись в квартиру по лестнице, я открываю дверь и делаю глубокий вдох. Сегодня День Благодарения, и я одна, застряла в квартире, которая не приносит мне никакого счастья или радости. Когда-то были дни, когда я улыбалась. Так вот, те дни ушли.
Я сажусь на старый диван, снимаю обувь и замечаю небольшую дырку в подошве правого ботинка. Это единственная обувь, которая у меня есть, и я хожу в ней везде, включая работу. Трент говорит, что мы не можем позволить себе новые вещи, и я должна носить их до тех пор, пока не сотрутся подошвы, тогда мы сможем их заменить.
Я достаю свой телефон и пишу Тренту сообщение:
«В моем ботинке дырка в подошве. Не мог бы ты привезти мне немного денег, чтобы я смогла пойти и купить себе новую пару завтра перед работой?»
Я жду ответа от Трента. Вижу, что он прочитал сообщение, но не отвечает. Включив телевизор, переключаю каналы, но меня ничего не заинтересовывает. Хотела бы я, чтобы у меня все еще был мой экземпляр «Сурового испытания», в нем я всегда могла затеряться, полностью погрузившись в жизнь героев. Но однажды Трент его выбросил, сказав, что книга отнимает слишком много моего времени.
Я встаю, иду в крошечную ванную комнату, решив, что принятие ванны поможет мне расслабиться. Пока вода набирается, я иду в нашу спальню и раздеваюсь. Когда заканчиваю, гудит сигнал о приходе сообщения.
«Подложи туда картон. Когда износится второй ботинок, я найду денег и куплю тебе другую пару обуви».
Он хочет, чтобы я пошла пешком на работу, и завтра наверняка будет дождь, а в моем ботинке дырка. Поэтому я отвечаю:
«Завтра будет дождь. У меня ноги промокнут к тому времени, когда я приду на работу».
Практически мгновенно он пишет:
«Тогда тебе нужно взять с собой дополнительную пару носков. Нет — значит, нет. Сейчас я выключаю свой телефон. Не беспокой меня больше».
Я кладу телефон и иду к единственному утешению, что у меня есть. Я погружаюсь в ванную, позволяя теплой воде окутать меня. Расслабляясь в ванной, я начинаю задумываться о многих вещах. Мне двадцать пять лет, и у меня нет личности. Я не знаю, кто я, и даже не знаю, что я должна делать. У меня нет любви. Нет любви к жизни или к Тренту, и даже к себе. Так Бог доказывает мне, что я бесполезна?