На Пленуме впервые вспыхнула открытая идейная полемика: критиковали отдельных литераторов за их резко критические выступления в печати, которые могут опустошить души молодежи. Другие же считали, что надо благодарить Айтматова, Астафьева, Распутина за то, что они ставят наболевшие проблемы. Слушая их, я думал о том, как в сущности далеки и непримиримы позиции этих людей. В спор вмешался Горбачев: это же прекрасно, что на Пленуме идет дискуссия. У нас нет и не может быть монополистов на истину. Представления об истине вырабатываются коллективно. И где же обсуждать спорные вопросы, как не на пленумах ЦК партии? Тогда трудно было представить, до какого опасного накала дойдут эти споры на пленумах со временем. Здесь не хватало авторитетного слова лидера, Михаил Сергеевич уклонялся от конкретных высказываний. При Ленине тоже спорили, и еще как, но Ленин вторгался в существо спорных позиций и показывал их сильные и слабые стороны. Этого сейчас не было.
Не только на Пленуме столкнулись противоположные мнения. В Институте я тоже встретил двоякое отношение, но уже к перестройке в целом. Подавляющая часть научных работников встретила Пленум, доклад Горбачева с интересом и одобрением. Тем не менее, однажды, знакомясь с научными сотрудниками, я зашел в одну из комнат Отдела истории партии. Здесь на мой вопрос об отношении к материалам Пленума я получил спокойный и уверенный ответ, что перестройка вообще не нужна. Пожилой уже, вполне уравновешенный сотрудник отвечал убежденно: а зачем нам эта перестройка? Разве мы плохо жили? А кто знает, что произойдет с нами в результате перестройки? Никто об этом наверняка не знает, и вы тоже точно знать не можете. Все мои попытки переубедить рассыпались о его несокрушимую уверенность. Мне подумалось тогда, что в нашей аргументации (я не отделял себя от официальной точки зрения) есть что-то неубедительное. Скорее всего это то, что критический запал, а затем и разрушительные усилия явно преобладали над положительным, конструктивным содержанием перестроечных идей.
Но в любом случае критический дух пленума взывал к дальнейшему творческому анализу прошлого, поиску путей и средств решения предстоящих задач.
Мое представление о перестройке. Январский Пленум ЦК КПСС создавал новую ситуацию в перестройке: от общих разговоров о смысле перестройки предстояло перейти к конкретным делам во вс.ех сферах общественной жизни. Обдумывая это обстоятельство применительно к Институту марксизма-ленинизма, я видел, по крайней мере, четыре направления деятельности:
1. Углубление и уточнение социально-философской сути перестройки, ее предназначение в обновлении социализма;
2. Внесение существенных корректив в методологию историко-партийной науки, заполнение «белых пятен» на картах истории;
3. Усиление внимания к научной разработке современных проблем социалистического строительства;
4. Улучшение практики планирования и организации научной работы.
Своими соображениями я поделился на партийном собрании и получил одобрение и поддержку. И хотя правильность избранных направлений получила затем подтверждение на практике, руководству Института пришлось встретиться с такими неожиданными трудностями и препятствиями, происхождение которых было порой трудно даже определить, а не то что преодолеть. Но об этом в свое время и по порядку.
Для меня лично вопросы философского понимания перестройки, ее роли в укреплении позиций социализма становятся основными во всех моих устных и печатных выступлениях. Назову наиболее значительные из них. Статья в «Правде» «Революционная суть обновления» (13.11.87.), «Творческая теория развивающегося социализма» — журнал «Коммунист» № 12 за 1987 год, книга «Революционная суть перестройки», Политиздат, 1987 год, «Исторический опыт Октября и перестройка», статья в журнале «Вопросы истории КПСС» № 2 за 1988.