Мне думалось, что лишь признание трудовых коллективов как носителей прав государственной собственности многократно усилит их заинтересованность в результатах хозяйственной деятельности, когда работники предприятий получат право распоряжаться определенной частью доходов и расходов, развивать производственные и экономические связи с другими предприятиями, строить свою социальную инфраструктуру, по своему усмотрению создавать и комплектовать штаты и оплачивать труд. Выход — в переходе самым решительным образом на условия полного хозяйственного расчета, коллективного подряда, аренды и т.п. О возвращении к многоукладной экономике у меня тогда речи не было.
Этими ограничениями в сфере трудовых отношений дело не исчерпывалось. Так, например, целый поход был устроен против совместительства среди преподавателей вузов и научных работников. Вместо того, чтобы шире использовать трудолюбивых и способных работников, их буквально преследовали. Подобные меры, запреты на многие виды индивидуально-трудовой деятельности снижали трудовой потенциал общества и увеличивали массу раздраженного населения в стране. Все эти меры трактовались как ограничение буржуазных пережитков, как укрепление социалистических отношений. Тогда как на самом деле они наносили обществу нравственный и экономический вред. Такой подход является продуктом устаревшей идеологической схемы, согласно которой при социализме все должно быть обобществлено. В реальной жизни все невероятно усложнено, и любая политическая или идеологическая схема должна с этим считаться.
Мы росли в обстановке затяжного дефицита на товары народного потребления, понимая, что экономия нужна для строительства заводов и фабрик, для укрепления оборонной мощи страны. Но пришло время, когда на Западе объявили о вступлении развитых стран в эпоху потребления. С дефицитом надо было кончать, ибо хронический дефицит мог оказаться одной из причин краха нашего общественного строя.
Но руководство не поняло новой ситуации. Вместо принятия мер оно поощряло разносную критику концепции «потребительского общества». А надо было бы не уповать на долготерпение народа, а во что бы то ни стало вывернуться и создать изобилие товаров потребления. Тем более, что страна имела для этого все возможности, и ресурсные, и производственные. Известно, что XXIV съезд партии поставил эту задачу, а на XXV Генеральный меланхолично доложил, что не справились с этой задачей. И звучало это как могильная эпитафия.
Различные виды коопераций и индивидуально-трудовая деятельность длительное время испытывали на себе экономическое и административное давление и даже произвол. Вспоминаю посещение совхозного молочного комплекса в Иловлинском районе Волгоградской области. Повез туда меня первый секретарь Волгоградского обкома партии Леонид Сергеевич Куличенко, колоритнейшая фигура того времени. После осмотра комплекса состоялась беседа с руководством и специалистами совхоза. Куличенко спросил директора, имеет ли он собственную корову, тот ответил, что нет, не имеет. «Значит, молоко выписываешь?» «Выписываю» — ответил директор. Так же ответили главный агроном, главный инженер, ветврач и др. «Та-а-ак! — протянул Куличенко. — Вы тут, значит, молоко выписываете, а я чем должен рабочих тракторного завода кормить? Мы вот со Смирновым, когда работали секретарями райкомов партии, коров имели, и было даже очень неплохо!» Собеседники смущенно молчали. Тогда в заднем ряду поднялся здоровенный мужик, спросил разрешения говорить и сказал: «Насчет коровенок, Леонид Сергеевич, в свое время нам ведь выговора давали, вот они и поисчезали со двора»... Теперь уж Куличенко смущенно крякнул, махнул рукой и ответил: «А, чего там прошлое вспоминать. Тогда нас Никита попутал»... Хрущев, действительно, рисовал молочные реки с кисельными берегами, если ликвидировать скот в личных подсобных хозяйствах.