Конечно, снятие из плана этих двух работ, да еще по столь «политическим» темам, вызвало немало обид. Но доказать, что книги могут быть изданы, никто, конечно, не мог. Задумываясь над причинами столь неприятного конфуза, я обратился к практике планирования и организации научных трудов. В самом деле, для исследования брались настолько широкие темы, что они включали в себя практически все стороны общественной жизни, а между тем, научное исследование могло быть тем более обещающим, чем конкретнее избиралась тема. Бывало и так, что выдвигаемая тема уже предопределяла результат исследования, как, например, возрастание трудовой и политической активности масс. В этом случае почти исключался исследовательский момент, потому что итог уже предопределен: активность возрастает! Иначе говоря, результат становился впереди исследования или, говоря образно, телега ставилась впереди лошади. А вообще-то, эта история имела тот положительный результат, что перестройка стала обретать конкретные практические формы. Исследовательская часть избранной темы выдвигалась на первый план. Об этих проблемах пришлось говорить и на Отделении философии и права, на собрании обществоведов Академии наук СССР, так как явления аналогичного порядка имели место не только у нас.
В общем передо мною, как перед директором, встали очень непростые задачи: надо было вносить существенные коррективы в направления исследовательской и издательской работы, в структуру подразделений, в кадровый состав, если мы хотели, чтобы наша продукция отвечала современным требованиям. Разумеется, многое мы делали сами, но как учреждение ЦК КПСС мы не имели права самостоятельно, без согласия ЦК, изменять структурные подразделения или создавать новые, не могли ввести у себя новую, пятизвенную структуру научных званий для научных сотрудников, принятую к тому времени в системе Академии наук СССР, а стало быть — и провести переаттестацию научных сотрудников.
Еще до моего прихода в Институте работала комиссия Отдела науки ЦК КПСС, которая доложила о своих замечаниях и предложениях на Ученом совете. Надо сказать, что оценки комиссии были весьма и весьма критические. В записке Отдела вносилось предложение принять специальные постановления о работе ИМЛа. Мне казалось, что и общая обстановка в партии, и отношение руководства партии к Институту и ко мне лично благоприятствовали принятию хорошего документа по Институту. Коллектив Института активно включился в перестройку, помогал Генеральному секретарю ЦК в написании различных документов. Михаил Сергеевич неоднократно звонил мне сам по вопросам подготовки различных материалов. Что касается Яковлева, который в то же время курировал и науку, то, хотя позади маячил тенью зимний разговор о многопартийности, наши отношения с внешней стороны вроде не испортились. Он незамедлительно принимал меня, когда я обращался к нему, вносил предложения о включении меня в разные комиссии. Все было как и раньше.
Сама по себе должность директора ИМЛ была такова, что, кто бы ее ни занимал, она предопределяла участие в разного рода комиссиях, комитетах, правлениях. Не успел я оглянуться, как стал членом комиссии по подготовке издания об истории Великой Отечественной войны, членом Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР в области науки и техники при Совете Министров СССР, председателем правления Советско-Венгерского общества дружбы, сопредседателем советско-польской комиссии историков по вопросам отношений между двумя странами.
1987—1989 годы стали пиком в моей научной и публицистической активности. В 87 году вышла книга о перестройке, в газетах и журналах печатались статьи о перестройке, о 70-летии Октября. В «Правде» публиковались по четвергам «Станицы истории», где в основном выступали работники ИМЛ. Материалы публиковались под моей редакцией. За эти три года в печати появилось примерно столько же публикаций, сколько за предыдущие десять лет.
23 декабря 87 года меня избрали действительным членом Академии наук СССР. Это означало признание той роли, которую играли мои разработки по теории личности, а также, надо полагать, представления о перестройке. Избрание академиком было большим успехом, авторитетной оценкой научных и общественных достижений. По этому поводу, как водится, я получил множество поздравлений. Я уж не говорю о том, что работать мне стало легче: авторитет этого звания был очень велик. Но, с другой стороны, это накладывало на меня еще большую ответственность.