Плюрализм по определению и в реальности. К плюрализму меня подвели длительные занятия вопросами свободы личности. Мне пришлось столкнуться с широко распространенным в нашей литературе мнением о формальном характере прав и свобод в буржуазном обществе. Эго пропагандистское клише находилось в явном противоречии с реалиями капиталистического общества и со здравым смыслом вообще. Разве буржуазное законодательство не гарантировало весьма существенные права и возможности для капиталистов и вообще для имущих людей? А кроме того, весьма важные политические и социальные права были завоеваны трудящимися в длительной борьбе, и они высоко ценят эти права. Политический плюрализм отнюдь не является добровольным благодеянием буржуазии: он закономерный продукт расслоения общества на классы. Вместе с тем плюрализм — одно из важных условий сохранения политической власти буржуазии путем перехода власти от одной буржуазной партии к другой. Многообразие политических интересов и позиций существует и в социалистических странах.
Впервые свои взгляды по вопросам плюрализма я высказал на теоретической конференции в июне 85 года в Польше в рамках Советско-польской комиссии по сотрудничеству в области общественных наук. С некоторыми уточнениями эти позиции были изложены в статье «Проблемы свободы в идеологической борьбе на международной арене». В этих материалах впервые была подчеркнута наша заинтересованность в правильном истолковании вопросов плюрализма.
Ограничение гласности с первых лет Советской власти, строгий контроль за печатью были продиктованы условиями гражданской войны, а потом — холодной войны. Робкие намеки на усиление критики и самокритики в разное время были поглощены строго управляемой информацией. Гласность лишь изредка упоминалась в партийных документах. Но хотим мы этого или не хотим, а истина состоит в том, что гласность — непременное условие демократии, свободы слова, свободы печати. Кроме того, гласность — метод контроля общественности за органами управления. Отсутствие гласности неизбежно влечет за собой анонимность в работе органов управления, излишнюю секретность и, как следствие, — скрытые недостатки в управлении, поощрение склонности к наушничеству и доносительству. В свое время существовали целые запретные зоны, которые охраняли регионы, избранных руководителей, особые проблемы, куда проникновение журналистского глаза было запрещено.
В зависимости от судьбы гласности решался вопрос о плюрализме. Одно время плюрализм рассматривался как атрибут буржуазного общества. Конечно, отрицать необходимость идейной оценки тех или иных произведений нельзя, но дело в том, что репрессивные методы занимали значительное место в проведении линии партии в этой сфере общественной жизни. Как только где-либо проходили дискуссии, за ними почти неизбежно следовали репрессивные меры, в лучшем случае — меры организационного порядка. В условиях перестройки вопрос о плюрализме неизбежно становится актуальным. Тема плюрализма поселилась в выступлениях М.С. Горбачева, причем впервые — в совместном заявлении Горбачева и Ярузельского, который уже давно утверждал правомерность социалистического плюрализма, вполне в соответствии с польской действительностью. Интересно, что социалистический плюрализм в отличие от плюрализма политического выглядел в выступлениях Горбачева — как нечто очень желанное и даже ласковое, что-то вроде новорожденного теленка. Социалистический плюрализм, говорил он в одном из своих выступлений, основывается на социалистических ценностях, создает наилучшие условия для борьбы мнений, поиска истины. Однако реальная жизнь давала несколько иные представления о плюрализме в нашем обществе.
Возможно, Михаил Сергеевич сам ожидал (или ему внушили), что оппозиция предстанет в виде конструктивной доброжелательной силы, которая будет предлагать несколько иные методы и способы перестройки, а в итоге получится доброкачественный синтез. Что касается консервативных догматических элементов, то об их опасности Горбачев повел речь уже в первых своих выступлениях после провозглашения перестроечного курса, хотя консерваторы долгое время отмалчивались и заговорили лишь где-то в 89 году.