Признаться, я не верил тому, что в архиве Общего отдела не было никаких материалов по Катыньскому делу: не такое это учреждение, чтобы доверить кому-либо иному хранение подобных документов. Тем более, что очень вероятно было предположить, что существовало Постановление Политбюро, так или иначе санкционировавшее это дело. Как и оказалось в действительности. А между тем, нам отвечали однозначно, что никаких документов по Катыни нет. Мне же думалось, что дело не в документах, а в позиции: может быть, кто-то из членов Политбюро возражает против принятия еще одной вины Советским Союзом. Но это были всего лишь догадки, не подкрепленные документами. Посмотреть же архивы Общего отдела — об этом и речи не могло быть. И все же в догадках своих мы оказались недалеки от истины.
Проходит время, и все тайное становится явным. Вот что рассказал в своих воспоминаниях о подлинном положении дел с названными документами В.И.Болдин. «Мои предшественники по работе в Общем отделе, — пишет он, — полагаю, не раз докладывали Генеральным секретарям ЦК, в частности М.С.Горбачеву, о материалах архива, в том числе и о тех, которые были в закрытых пакетах. Сказал об этом и я, но М.С.Горбачев отмолчался. Возможно, он лучше меня знал об этом массиве документов и просто не знал, что с ними делать». Перед одной из встреч с Ярузельским, когда, надо полагать, давление Международного отдела, советско-польской комиссии историков усилилось и поднялось на несколько градусов выше обычного, Горбачев дал срочное поручение Болдину: «В архиве должна быть информация по Катыньскому делу. Быстро разыщи ее и заходи ко мне». Когда два пакета были принесены, Михаил Сергеевич вскрыл их, быстро пробежал несколько страничек, сказал: «В одном пакете речь идет об истинных фактах расстрела поляков в Катыни, а во втором — о выводах комиссии, работавшей после освобождения Смоленской области в годы войны. Храните получше и без меня никого не знакомьте...» Болдин от себя добавляет: «Знаю, что о необходимости предать гласности все материалы Катыньской трагедии в ЦК КПСС, лично к М.С.Горбачеву не раз обращалась польская сторона, В.Ярузельский, специально созданная советско-польская комиссия (надо полагать, Болдин имеет в виду нашу комиссию. — Г.С.). Предлагали это сделать В.А.Крючков, В.М.Фалин, но Генсек-Президент не реагировал на просьбы, записки на его имя оставались без ответа, а Общему отделу он запретил что-либо выдавать из документов по этому вопросу. Более того, говорил сам и поручал сообщить польской стороне, что достоверных фактов о расстреле, кроме тех, что были обнародованы еще во время войны, не найдено». Выходит, Михаил Сергеевич лгал полякам, нам и мировой общественности?!
Прошло почти полгода после передачи в Отдел ЦК статьи Парсадановой. За это время Горбачев сделал еще одну попытку разрядить мрачную обстановку: он передал предложение вместе с польской стороной обратиться к общественности СССР и Польши с просьбой сообщить комиссии все, что им известно о событиях в Катыни. И это в то время, когда в архиве ЦК находились те самые достоверные материалы! Естественно, что поляки решительно отклонили предложение, поскольку для них вопрос был ясен. Такое обращение поставило бы под вопрос их позиции.
Наконец в конце марта из Международного отдела ЦК мне дали понять, что предстоит очередная встреча Горбачева с Ярузельским, на которой что-то будет объявлено. Проходит еще несколько дней, и становится известным, что будет объявлено о признании вины органов НКВД. Мне сказали, что польской стороне будут переданы списки польских офицеров из трех лагерей (Козельского, Старобельского и Осташкинского. — Г.С.) часть из которых погибла в Катыни, а остальные — неизвестно где. Будут переданы и другие документы из архивов НКВД, подтверждающие эвакуацию поляков из лагерей. Иных политических документов «не нашли».
Накануне встречи президентов мне сообщили, что меня вместе с Мачишевским приглашают на встречу Ярузельского и Горбачева, даже показали, что именно передадут полякам: документы и толстые черные папки со списками польских офицеров. Мне сказали, что это в основном то, что нашла Парсаданова. Технически все это оформлялось в Международном отделе ЦК КПСС.
13 апреля 90 года Мачишевский и я встретились в Екатерининском зале Кремля. Появляется Михаил Сергеевич, приветствует всех, уславливается со мной, что после речи он передает Ярузельскому папку с документами, а я папку со списками польских офицеров. Соответственно пристраиваюсь слева, чтобы не слишком далеко, но и не попадать в объективы камер. Произнося речь и собравшись передавать эти черные папки, он понял, что неудобно их разделять, и проговорил: «Ну, ладно, я сам».