Октябрьская революция совершилась как социалистическая революция. Но в процессе гражданской войны в политические действия были втянуты огромные массы людей, в том числе мелкобуржуазные и деклассированные элементы. Именно из этой среды чаще всего всплывали лица, которые совершали многие поступки, не имеющие ничего общего с интересами революции, всякого рода несправедливости, жестокости, даже преступления, продиктованные вековой ненавистью к господам, личной местью, а то и корыстью, анархистскими настроениями, слепым невежеством и т.п. Происходило это и в рядах сторонников Советской власти и в белом движении, и вряд ли все подобные проявления можно объяснить «классовым принципом». Ципко указывает на сталинское положение об обострении классовой борьбы по мере нарастания успехов социализма, которое будто бы требовало применения жестоких репрессий против крестьян в мирное время. Разве интересы социализма диктовали высыпку целых народов? Разве интересы классовой борьбы требовали уничтожения соратников Ленина, командиров и комиссаров Красной Армии, работников Госбезопасности, Коминтерна, руководителей зарубежных компартий? Здесь скорее обнаруживается извращение классовых принципов в оценке событий и людей, в построении отношений с ними.
Или возьмем «применение» классового принципа в области науки и культуры. В 20-е и 30-е годы под запрет попали социальная психология, социология, а позже генетика и кибернетика. Было время, когда усилия Пролеткульта были направлены на изгнание предшествующей (дворянской, буржуазной) культуры. Третировали Пушкина, Толстого, классическую музыку, живопись и т.д. В более позднее время преследовалась музыка Шостаковича, Прокофьева, авангардистская живопись. И что — разве это классовый подход? В действительности это — невежество, которое наносило большой ущерб развитию науки, искусству, культуре вообще, и означало вульгаризацию классовых принципов. Потребовалось немало времени, чтобы осознать и исправить эти печальные заблуждения.
В публицистике о нашей истории сейчас нередко можно встретить иные искажения фактов. Утверждается, например, что советская культура вообще не восприняла культур предшествующих, что мы не восприняли культуру зарубежных стран. Но это утверждение находится в противоречии с реальным содержанием исторического процесса. Конечно, упомянутые заблуждения не могли не оставить последствий, но надо все-таки иметь в виду, что действовала ленинская установка на то, что коммунистом можно стать лишь тогда, когда обогатишь свою память всем тем богатством, которое накопило человечество. Окончив десятилетку в канун войны, я могу свидетельствовать, что наше поколение великолепно знало Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Некрасова, Толстого, Чернышевского, Гончарова, Островского, Чехова, Горького, Серафимовича и множество других русских писателей. Читали мы и Достоевского, его свободно выдавали в библиотеках города, не говоря уже о школьной библиотеке. Я еще до войны прочитал «Бедные люди», «Неточка Незванова», «Преступление и наказание». Что касается зарубежных авторов, то каждый мог прочитать Шекспира, Сервантеса, Мольера, Гете, Дюма, Вальтера Скотта, Диккенса, Гюго, Золя, Стендаля, Бальзака, Жюля Верна, Байрона, Джека Лондона, Ромэна Роллана, Фейхтвангера, Драйзера и других. Огромный, сложный, многокрасочный мир вошел в наше сознание, корректируя наши представления о нем. Так что выпускники довоенной школы, последующих поколений были весьма даже начитанными молодыми людьми. Иначе откуда же появились бы острые на язык и столь эрудированные шестидесятники?
Таким образом, наблюдая за развитием событий, я все больше приходил к выводу, что дело не ограничится полемикой в сфере идеологии или истории, что нельзя рассчитывать и на то, что при желании разногласия останутся в рамках «социалистического плюрализма». Коль скоро в обществе наличествуют различные и даже противоречивые экономические и социально-политические интересы и устремления, — значит, будут и различные, противоречивые виды поведения, позиции, а стало быть, и политические организации, выражающие эти интересы и защищающие их, ориентирующие не только на собственные интересы, но и на чуждые, в том числе — буржуазные. Наличие в обществе правых и левых — убедительное свидетельство тому.
И если при этом разносной критике подвергаются социалистические ценности, а в ответ наблюдается вежливое молчание пропагандистского аппарата партии, то такая деликатность означает не что иное, как сдачу идейно-политических позиций партии. Игра, как говорится, идет в одни ворота. Плюрализм же из диалога превращается в собрание монологов. Примерно так я оценивал ситуацию в статье об общечеловеческих и классовых интересах.