О докладе по национальным проблемам я скажу в связи с Союзным договором. А сейчас о Ленине. Готовясь к докладу о творческом наследии Ленина, я вернулся к ранее прочитанной статье Горбачева «Социалистическая идея и революционная перестройка», опубликованной в «Правде» 20 ноября 89 года, а затем вышедшей и отдельной брошюрой. Еще при первом прочтении статьи она обратила на себя внимание глобальным охватом фундаментальных вопросов теории и практики социализма. Но дело было не только в этом: статья содержала ряд новых моментов прямо-таки поворотного характера. Прочитав ее еще раз с карандашом в руках, я понял, что со многим в ней не могу согласиться.
В самом начале статьи делается заявление о том, что только сейчас, на почти пятилетием рубеже перестройки... мы многое начали видеть по-иному, подходим к достаточно ясному пониманию смысла того, что мы делаем. Фраза озадачивающая. А следующая усугубляет это впечатление: если на первых порах полагали, что речь идет, в основном, лишь о выправлении отдельных деформаций общественного организма, совершенствовании той, в целом устоявшейся, системы, сложившейся за предыдущие десятилетия, то теперь говорим о необходимости радикальной переделки всего общественного здания — от экономического фундамента до надстройки.
Получается, пришли на день рождения, а справляют поминки. Сразу же возникает недоумение: разве не с самого начала мы заявили о необходимости достижения качественно нового уровня общественных отношений, говорили и писали о революционном характере перестройки? Значит, речь идет о каком-то ином качестве, но о каком? Чтобы такое сказать после многочисленных заявлений о правильности избранного пути, надо иметь весьма веские основания.
Между тем, внимательно изучив то, что предлагалось в качестве «радикальных» переделок, я не нашел в тексте для этого оснований. Шла речь все о том же — о развитии разнообразных форм социалистической собственности, структурной перестройке, демократизации социализма, об освобождении партии от оперативно-распорядительных функций. Но обо всем этом пресса толковала еще до перестройки. Правда, проскользнула мысль о гражданском обществе, но без достаточного развития. Можно было предположить, что у автора либо к тому времени не было четких представлений о новациях, либо надо было до поры до времени скрывать их. И все-таки в статье присутствовало нечто такое, что свидетельствовало о серьезных изменениях во взглядах автора, и касалось это «нечто» прежде всего его оценок ленинского наследия, толкования негативных процессов в советском обществе.
Известно, что в ноябре 87 года, в докладе о 70-летии Октября, задача перестройки, точнее, одна из задач, формулировалась как полное теоретическое и практическое восстановление ленинской концепции социализма, в которой, по словам докладчика, непререкаемый приоритет — за человеком труда, с его идеалами, интересами, за гуманистическими ценностями в экономике, социальных и политических отношениях, культуре. Куда правильнее? Восстановление ленинского наследия не решало всех современных задач, но многое из того, что предстояло делать, — было завещано Лениным. И вдруг читаю: «Широко утвердилось представление, что у Ленина якобы имелась законченная программа строительства социализма в нашей стране. На самом деле у него такой завершенной программы не было». В самом деле, что может быть законченным, завершенным в мире, полном изменений и перемен, тем более применительно к такому новому делу, как строительство нового общества. Тогда к чему такой акцент на том, на что Ленин не претендует, а серьезные ученые таким образом не толковали? Заявление это не являлось чисто стилистической поправкой и не было случайностью.
Настойчивость, с которой Михаил Сергеевич опровергал заведомо несостоятельное утверждение о том, что Ленин оставил нам завершенную программу, имела какую-то далеко идущую цель, которая угадывалась, но в указанной статье явно не просматривалась. На это наталкивало меня его стремление придать ленинским словам о «перемене всей точки зрения нашей на социализм», сказанным им в связи с идеей кооперирования крестьянства, какое-то таинственное, чуть ли не мистическое значение. Более поздние выступления Горбачева покажут, что, основываясь на этих ленинских словах, он попытается сделать из Ленина чуть ли не союзника в отказе от социалистического развития страны.