Это была жуткая фантасмагория. Я ничего не понимал. Мое отношение к ней ни в коей мере не изменилось. Ну, может, мы реже виделись, впереди экзамены. Но пророческий разговор этот скоро вспомнится мне. И лишь совсем недавно я узнал нечто такое, что, может, объясняет ее тогдашнее состояние.
У десятиклассников появилась невиданная ранее жадность на оценки. Ведь впереди экзамены и получение аттестата! Однажды преподаватель немецкого языка поставил трем ученикам «плохо» за то, что не выучили стихотворение Гейне «Лореляй». Всем классом пытались объяснить, что выполняли четвертную работу по черчению. Но рассвирепевший «немец» ничего не хотел принимать во внимание. Тогда все, кого он поднимал, стали отвечать, что не знают, не учили, независимо от того, знают на самом деле или нет, в том числе и отличник Козлов, который всегда и все знал. Тринадцать «плохо» выставил в журнал преподаватель и предложил всем отказникам покинуть класс. С шумом и гамом ребята вывалились в тихий коридор, забрали в соседнем 10 А волейбольный мяч и устроили «блиц». На следующий урок к нам пожаловал директор, и состоялось объяснение, в ходе которого десятиклассники обратили внимание на то, что такие крупные задания надо преподавателям «разводить». В общем, дело кончилось миром, но выпускники дали понять, что прежние приказные методы к ним уже не применимы.
Я не без некоторых колебаний послал документы в двухгодичную юридическую школу, которая готовила юристов средней квалификации. Там, правда, требовался производственный стаж, но райком комсомола дал мне отличную характеристику об участии в общественной работе в школе и в райкоме. И уже в ходе выпускных экзаменов я получил извещение из школы о том, что вступительных экзаменов мне сдавать не потребуется, так как туда принимают после семилетки, но следует прибыть со всеми документами на собеседование. Нечего говорить, что это меня очень обрадовало.
А международная обстановка все более накалялась. В железнодорожном парке приезжий лектор сослался на заявление ТАСС от 14 июня 1941 года, где говорилось, что, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы. Молодой железнодорожник, невесть откуда у нас взявшийся, дотошно доказывал лектору, что немцы действительно гонят войска к нашим границам, нарушают их на суше и на море. Он сам был в тех краях и видел. Действительность в скором времени превзошла самые тревожные ожидания.
Экзамены прошли успешно. Мы стали готовиться к выпускному вечеру. Но 20 июня на Котельниково после полудня обрушился небывалый ливень. Он длился более четырех часов: потоки воды переполнили все овраги и канавы, ураганный ветер и гроза оборвали провода, разметали крыши, где-то на ферме убило доярку. Отрезанные потоками воды, более половины выпускников на вечер не пришли, в том числе все наши ребята из приаксайского угла.
Собравшиеся на другой день выпускники решили: продолжению вечера быть во что бы то ни стало. Но директор решил иначе: аттестаты получите позже в канцелярии. Ключи от комнаты, где стояла радиола, забрал с собой и ушел на Пленум райкома партии, полагая, что там мы его не достанем. В райком партии направили делегацию из трех человек, в том числе и меня. По нашей просьбе из зала заседания вызвали секретаря райкома партии Дьякова. Не без удивления оглядел нас, спросил, в чем дело? Кратко излагаю суть конфликта, прошу от имени выпускников помочь нормально, по- человечески проститься со школой. Мгновенно появился наш директор, будто ожидал за дверью. Дьяков сказал ему: «Дайте ребятам все, что они просят, пусть проводят свой вечер». В школе нас встретили одобрительным «ура!». Вторая половина вечера состоялась. Был на нем и Никон, прибывший из спецшколы на каникулы.
Вечер проходил хорошо, дружественно, душевно. Было немного грустно, никаких официальных речей, формальных поздравлений. Танцевали до упаду. Поиграли в давно забытые игры. Я смотрел на ребят и любовался парнями и девчатами. Еще один выпуск нашей школы, шестой по счету, вливается в жизнь. Старшие классы, особенно 9-й и 10-й, очень много дали нам, ребята приобрели какую-то завершенность в смысле обретения знаний, навыков внешней культуры. Вспоминая самого себя того времени, я иногда думал, что никогда ни ранее, ни позднее я не ощущал себя так всесторонне подготовленным, как после окончания десятого класса: я все знал и все умел!