После окончания партшколы я был взят на работу в Сталинградский обком партии инструктором отдела пропаганды. Причем последнее — по моему настоянию. Мне предлагали работу в орготделе: я секретарь райкома партии перед учебой, кадровик, и впереди перспектива по секретарской линии. Председательствовавший на комиссии, первый секретарь обкома партии очень удивился моей настойчивой просьбе.
Еще в 1949 году вместе с другими слушателями партшколы я начал сдавать экстерном экзамены на историческом факультете Саратовского пединститута. По окончании партшколы перевелся на истфак Сталинградского пединститута. Летом 1952 года сдал там государственные экзамены. Нечего говорить, что в этом отношении мне очень помогла партшкола. Иначе бы моя учеба в институте продлилась надолго. В год получения диплома о высшем образовании мне «стукнуло» 30 лет.
Опять перед выбором. В обкоме партии я проработал около двух лет и в мае 52 года был рекомендован на должность ответственного секретаря областного отделения общества «Знание». Новая работа ввела меня в широкий круг преподавателей вузов и научных работников. Состоялось много интересных знакомств, в том числе с профессорами, заведующими кафедрами почти всех гуманитарных направлений. Переход в общество совпал с выходом в свет книги Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» и развертыванием широкой пропаганды проблем, поднятых в этой книге. После долгого молчания Сталин впервые после войны обратился к вопросам экономического и философского характера советского общества. Прозвучал призыв к реалистическому подходу при рассмотрении процессов в обществе. Хотя и в весьма своеобразной манере. Молодые кадры, дескать, ошеломлены колоссальными достижениями Советской власти, им кружат головы необычные успехи советского строя, и они начинают воображать, что Советская власть все может, что ей «все нипочем», что «она может уничтожить законы науки, сформировать новые законы».
Надо подчеркнуть, что хотя Сталин лично приложил немало усилий к пропаганде успехов советского строя (вспомните: «Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики»), тем не менее нельзя недооценивать призыва считаться с объективным характером экономических законов, считаться с противоречиями при социализме, которые были и будут, в том числе между производительными силами и производственными отношениями. Однако в книге почти полностью отсутствовала критика положения дел в стране. Может быть, поэтому в пропаганде неумеренно возрос интерес к теме перехода к коммунизму. А между прочим Сталин говорил о трудностях, которые предстоит преодолеть: увеличить общественное производство, поднять колхозную собственность до уровня общенародной, заменить товарное обращение прямым продуктообменом, поднять культуру общества. Ничего нового в этом не было, гальванизировались старые вопросы. Народ в силу повседневных трудностей заинтересоваться переходом к коммунизму не мог. Откуда же рост числа заявок на лекции о коммунизме? Свою роль тут сыграл центр. С разрешения ЦК партии проводился специальный пленум Правления Всесоюзного общества «Знания» с повесткой дня о пропаганде «великих строек коммунизма». Такие же заседания прошли повсеместно.
А в январе появилось сообщение ТАСС об аресте «врачей- отравителей». Сознание застыло в ожидании новых репрессий. И вместе с тем — внутреннее недоверие, ощущение нелепости новых скандальных разоблачений. В душах людей поселился страх перед будущим.
У меня же опять сложилась тупиковая ситуация. Я не находил большого интереса в своей работе. Неясной оставалась перспектива научной работы. Можно было, конечно, вести преподавание где-нибудь в вузе и потихоньку готовить защиту кандидатской диссертации. Предложения такого рода уже были. Но меня интересовала аспирантура Академии общественных наук. Я опять остановился перед выбором: переход на преподавательскую работу в вуз или учеба в Москве? Как отнесется к этому обком партии? Правда, обком партии быстро решил вопрос о рекомендации меня на учебу в Академию. Жена не возражала. В конце февраля 1953 года я уехал в Нальчик, чтобы отдохнуть после бесконечных экзаменов в институте и перед вступительными экзаменами в Академию. Здесь мы и встретили весть о кончине И.В.Сталина.
Как и всех, нас занимал вопрос, что же будет дальше? Конечно, мы тогда не представляли, что отныне и надолго тема Сталина станет занимать нас куда больше, чем это было при его жизни. В те траурные дни мы с товарищем бродили по улицам и площадям Нальчика и наблюдали переживания жителей этого кавказского города. Слезы, печаль, горе, страх перед будущим. При случае я рассказал о своих наблюдениях лечащему врачу в санатории и был немало озадачен ее реакцией. Конечно, народ переживает, спокойно говорила она, особенно от того, что впереди — неизвестность. Но нынешние переживания и сравнить нельзя с тем горем, которое народ испытал после смерти Владимира Ильича. Меня поразило прежде всего это сопоставление Ленина и Сталина: время приучило нас не делать этого, по крайней мере, вслух. Может быть, у нее были какие-то личные мотивы?