Обидно? Конечно. Но главное, хотелось понять, что это? Может быть, важнее было сделать общее замечание аппарату, чем отметить заслуги одного отдела? А может быть, просто тупое высокомерие? Но в любом случае я впервые почувствовал тогда одну особенность работы в центральном аппарате партии: ощущение, что над тобою «крыша», апеллировать больше не к кому. Кроме как в виде «пожеланий» на партсобраниях. Подобная ситуация со временем обрела выражение в виде довольно грубой пословицы: «Я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак».
Было время, когда меня тянуло в аудитории, хотя порой происходили и неприятные инциденты, вроде появления в аудитории где-то на Перепадной ГЭС пьяного буяна или какого-нибудь злого вопроса. Но это бывало редко — всего два- три случая. Ореол представителя Центрального Комитета партии сам собой охранял фигуру лектора. Удовлетворение доставляли и комплименты, которые доводилось слышать довольно часто («Ах, как вы говорите увлекательно!» или «Очень много нового и интересного!»). Главное же — в самом общении, когда сотни, даже тысячи людей в тишине стараются не пропустить ни одного твоего слова. Верил землячке, встреченной в закарпатском городке Берегове, воскликнувшей после лекции: «Какое счастье, что вы заехали к нам!» Возможно, что там ни до меня, ни после лекторов ЦК партии вообще не бывало.
Постоянные разъезды по регионам, быстрые перемещения из кабинетов Старой площади до хлопковых полей Туркменистана и пшеничных массивов Казахстана позволили мне увидеть бесчисленное и неповторимое многообразие пейзажей — гор, степей, пустынь, смену языков и нравов, бытовых укладов и стилей поведения. Бывало, в аэропорту Внуково метет поземка, мороз, а в Ташкенте — зеленая трава и цветочки, на Вахше цветет миндаль, чей бело-розовый цвет покрывает целые поля. Душистые чайханы где-нибудь в Бухаре сменялись уютными ресторанчиками Закарпатья, разместившимися в домах культуры; за обедом на полу и подушках с важными аксакалами следовал изысканный банкет в Ереване с участием академика Амбарцумяна по поводу окончания республиканского съезда общества «Знание»; роскошные базары Самарканда и Ура-Тюбе, где увидишь важно шествующих бородачей в чалмах, сменялись закопченными поселками карагандинских шахтеров, целыми районами заводской застройки, с толпами рабочего люда.
Помимо лекций нередко бывали беседы на полевом стане, у арыка. Как раз у арыка, угощая зеленым чаем, молодой туркмен в лохматой папахе говорил мне: «Зачем скотину запрещаете в хозяйстве туркмена? У меня будет овечка, у вас будет мясо. У меня не будет, где возьмете?» Тогда как раз Никита Сергеевич воевал против скота в личной собственности. А в Казахстане, в Карагандинской области молодой казах, партийный работник вслух мечтал: «Вот когда мы в автомобиле будем ездить на первых местах»... Первый секретарь Павлодарского обкома на бюро обкома раздает запчасти по районам: кому мотор к комбайну, кому магнето столько-то штук, тому три полотна для хедера... В Куйбышевском районе прямо на активе исключают из партии главного агронома совхоза за появление на активе в пьяном виде. В самом деле, лыка не вяжет... Его, конечно, потом восстановят...
Чего только не приходилось видеть, слушать, наблюдать. Конечно, обо всем этом я много читал, слышал, видел в кино, но совершенно другое дело видеть это самым непосредственным образом. Только тогда начинаешь понимать, как велико это этническое многообразие. И какое это неоценимое богатство Советского Союза — дружба народов. Но разнообразие это не могло не быть противоречивым. Говоря о великом значении дружбы народов, морально-политическом единстве общества, ни в коем случае нельзя было недооценивать значения имеющихся проблем, их конкретного знания и понимания. И я вновь возвращаюсь к своей излюбленной теме противоречий при социализме. Среди тех идей, которые я принес с собой в ЦК из Академии, противоречия занимают первейшее место. Я сажусь за новую лекцию.