Когда Платковский поставил перед главным редактором журнала Степановым вопрос об их увольнении в категорической форме, Степанов пригласил меня и спросил мое мнение по этому вопросу. Не скажу, чтобы у меня не было с ними разногласий, но воспринимал я их как естественные и не видел оснований уволить с работы способных работников из- за отличий их взглядов от моих. Степанов согласился со мной. Вопрос был снят, хотя напряжение осталось.
Я был известен в журнале еще до моего появления там: было опубликовано несколько моих статей, хорошо встреченных его работниками. До меня отдел возглавлял профессор Ф.Н.Момджян, с которым у меня сложились добрые отношения. Надо сказать, что отдел работал интересно. В журнале шла рубрика «На передовых рубежах науки», где печатались оригинальные статьи крупных ученых-естествоиспытателей. Уже при мне организовали обсуждение на страницах журнала многих учебных пособий по общественным наукам, что вообще было ново в журналистской практике. Заметной оказалась публикация коллективной рецензии на первые тома только что вышедшей «Философской энциклопедии». И хочется отметить обстоятельное и смелое выступление с большой авторской статьей с моим участием под названием «Философская наука и ее современные проблемы». Видимо, время было такое, когда дерзость воспринималась как норма.
В журнале я опубликовал две статьи, содержащие элементы научного поиска. В статье о рабочем классе СССР я впервые в научной литературе самостоятельно исчислил общее количество рабочих в стране, и Центральное статистическое управление вынуждено было с этим согласиться, а впоследствии само стало такие данные публиковать. В этой же статье я выдвинул положение о том, что КПСС, оставаясь по своей идеологии партией рабочего класса, стала теперь партией всех трудящихся. Разумеется, я никогда не упоминал о своем приоритете после того, как это положение вошло в доклад Хрущева на XXII съезде и в Программу партии.
Воспользовавшись своим служебным положением, я, наконец, опубликовал статью о противоречиях. Правда, даже тогда, по инициативе главного редактора, меня заставили ее несколько замаскировать, назвав довольно тривиально: «Борьба за новое — закон движения к коммунизму». В ней я провел мысль о том, что конкретные формы общественных отношений неизбежно стареют и что за этими устаревшими формами стоят группы людей, интересы которых связаны с этими формами. Отсюда неизбежная противоречивость развития при социализме. В статье подвергалось критике положение, согласно которому при социализме «противоположности» становятся «положительными», «прогрессивными» и «примиряются». Если такое может быть, то подобные «превращения» не снимают вечного старения форм общественной жизни, стало быть — борьбы.
В журнале много сил и внимания занимали вопросы идеологической борьбы, инициированной в решающей степени самим Никитой Сергеевичем. Раскритиковав сталинскую формулу обострения классовой борьбы по мере успехов социализма, он сам стал возрождать нетерпимое отношение не только к противникам коммунистической идеологии, но и к малейшим проявлениям пассивности, аполитичности и нейтрализма, особенно со стороны интеллигенции. Это вылилось в скандальные столкновения на выставке абстракционистов в Манеже, на встрече с литераторами, деятелями искусства в Доме приемов. И все же критика культа Сталина и реабилитация невинных жертв репрессий создали больше возможностей для свободы творчества в литературе и науке.
Иногда пытаются объяснить эти вспышки аппаратными кознями, специально подобранной и подсунутой информацией. Думаю, что такое могло быть. Но дело в том, что Хрущев был человек, которого нелегко подвигнуть на что-то такое, чего он не хотел. Говорят, было немало попыток привлечь его внимание к нэповским идеям. Никакого интереса! Наоборот, всячески популяризировал меры по ограничению подсобных хозяйств. Думаю, что именно ревностное отношение к социалистической Родине, устремленность к коммунистическому будущему вызывали у него подозрения по отношению к колеблющимся и сомневающимся. И надо иметь в виду холодную войну на мировой арене. Именно отсюда вырастали и гнев, и ненависть, объявление идеологического фронта как важнейшего в коммунистическом строительстве.