Болдин сказал мне, что материал передан Горбачеву, правда, объединенный с яковлевским. Честно говоря, мне это не понравилось: я видел полторы страницы, написанные Яковлевым, возник вопрос: как они их объединили? Выходит, цензура все-таки объявилась? Все мои просьбы — показать мне перепечатанный материал ни к чему не привели. Сперва Болдин говорил, что теперь этот материал уже секретный, а когда я стал помощником Генерального, он ссылался на то, что не может его найти. И это еще больше не нравилось: по каким- то не вполне ясным причинам он не хотел показать его мне.
Я беспокоился не потому, что там содержалось что-то особенное, но хотелось знать, видел ли это Горбачев. А писал я тогда прежде всего о создании экономических и правовых условий для развития инициативы местных органов управления — предприятий и Советов, о передаче части управленческих функций на места, о развитии информации в печати, по радио и на ТВ, о расширении приема в партию интеллигенции, особенно идеологической, об изменении практики выборов в партийные комитеты, о преодолении хронического дефицита, грозящего стать фактором, разрушающим основы нравственности. Поставлен был вопрос о дурном воздействии ограничений на заработки, своего рода не узаконенного минимума и т.д. и т.п. Все это, на мой взгляд, должно было служить укреплению социализма.
В июле Яковлев был назначен заведующим Отделом пропаганды ЦК КПСС и фактически возглавил подготовку материалов к XXVII съезду партии. В сентябре он сообщил мне, что я включен в бригаду по написанию Отчетного доклада, я вскоре выехал в Волынское-2, где застал кроме Яковлева и Болдина, Лукьянова, Вольского, Медведева, Биккенина, наездами здесь бывали Абалкин, Заславская и другие. Мне был поручен раздел о социальной политике.
13 ноября я с утра был в Институте, а к часу приехал в Волынское. Здесь Болдин передал просьбу Горбачева позвонить ему по первой вертушке. Чуть позже я узнал, что он звонил мне в Институт. Секретарь директора Лида Арсеньева уморительно рассказывала о своем общении с руководителем партии. Слышу, говорит, звонит вертушка, думаю, идти или не идти, далеко все-таки, а она продолжает вопить. Подбегаю и с ходу кричу в трубку: «Алло!» А из трубки такой значительный, начальственный баритон: «Институт философии?» Да, говорю, Институт. «А чего же вы там молчите?» Я ему бойко так отвечаю: да телефон далеко. «А Смирнов на месте?» Нет, его нету. «А где он?» Не знаю, что отвечать. Потом сообразила: он где-то задание выполняет. А кто его спрашивает? И слышу: «Это Горбачев говорит. Ну, если на задании, я его найду». А я рот раскрыла, а закрыть не могу, только и сказала: «Ой!» А он мне: «Ну, спасибо, до свидания!» А я почему-то шепотом: до свидания.
Я пытаюсь угадать, о чем пойдет разговор. Набираю номер и докладываюсь. «А, Лукич, привет! Как самочувствие? Как здоровье?» Говорю, что все нормально. «Можно нагружать?» Можно, отвечаю. «Хорошо. А как ты смотришь на то, чтобы поработать со мною?» Отвечаю: очень желал бы этого, Михаил Сергеевич, особенно в такое время. А в какой роли? Собеседник медлит с ответом, потом произносит: «Помощника по идеологии».
Больше всего в жизни я не хотел оказаться на этой должности ни у кого, даже у Генерального секретаря ЦК. Нагляделся на все это и давно решил, что я не приспособлен для такой работы, особенно писать для кого-либо речи. Но!.. В данном случае речь идет о работе с Горбачевым, да еще в такое время! Может быть, с этим связана судьба социализма, судьба страны. И я отвечаю ему, что его предложение для меня большая честь, я согласен работать с ним. Он приглашает к себе на Старую площадь.
К пяти часам я в приемной Генсека. Мысль еще лихорадочно объясняет, почему я согласился. К тому времени был сформулирован курс на ускорение, это на меня особого впечатления не произвело. Сколько уж этих разговоров было о повышении темпов производства. Но идея о подъеме социалистических отношений на качественно иной уровень — это сулит изменение качества жизни. В этом надо участвовать.
Вхожу в кабинет. Михаил Сергеевич встречает меня на полпути к рабочему столу и, пожимая руку, говорит: «Я рад, что ты согласился». Отвечаю, что тоже рад, впереди столько дел. Невольно вырывается фраза: надо спасать социализм! На это он отвечает свое: «Надо спасать Россию!» Для меня это одно: Россия, социализм, поэтому быстро отвечаю: конечно, конечно! Лишь позднее что-то царапает меня в этом минутном диалоге. Что он хотел? Дополнить? Или это иной подход? Ответить на этот вопрос смогло лишь время, и только время. Дальше в разговоре уточняется круг моих обязанностей: пропаганда, наука, культура и вообще вся идеология, в той степени, в какой она касается Генерального секретаря ЦК КПСС. Конкретно всей этой материей занимается секретарь по идеологии и отделы.