Как я уже говорил, перед заседаниями приходилось прочитывать все материалы повестки дня и замечания передавать Генеральному. Приведу два примера. Генеральный прокурор, Председатель Верховного Суда СССР и Министр юстиции СССР внесли предложение об увеличении срока лишения свободы с 15 до 20 лет в случае замены смертной казни в порядке помилования. Меня же как раз беспокоило то, что у нас сроки лишения свободы значительно превышают целесообразные рамки, не всегда соизмеримы с содеянными преступлениями. Я посоветовался с юристами и узнал, что мои позиции совпадают с их предложениями по этим вопросам. Я написал на имя Горбачева записку, в которой обратил его внимание на то, что вышеуказанные предложения Генерального прокурора и других противоречат курсу на гуманизацию общественных отношений. Мне потом говорили, что моя записка была приобщена к другим материалам и сыграла свою роль при разработке более гибкой и адекватной системы наказания.
Еще в одной записке я обратил внимание Горбачева на то, что в предложениях о перестройке системы высшего и специального среднего образования была начисто забыта подготовка управленческих кадров. С незапамятных времен наши вузы готовили главным образом специалистов-технологов, конструкторов, инженеров-металлургов, машиностроителей и т.д., знающих, как создать изделие, но как управлять производством — об этом мимоходом и чуть-чуть. Проект Постановления был исправлен. Такого рода замечаний и предложений вносилось немало.
Представление об обстановке, которая иногда складывалась на Политбюро, лучше всего может дать рассмотрение вопросов Чернобыльской катастрофы. Политбюро с самого начало взяло это дело в свои руки. Положение дел на месте аварии обсуждалось на всех заседаниях Политбюро, а в промежутках — на заседаниях оперативной группы Правительственной комиссии под председательством Николая Ивановича Рыжкова. Из выступлений зампредсовмина Б.Е.Щербины, который тогда почти безвыездно сидел в Чернобыле, председателя Госкомгидромета Ю. А. Израэля, Н. И. Рыжкова и других стало ясно, что масштабы и глубина катастрофы, серьезность образовавшейся ситуации прояснились не сразу. Об этом, в частности, свидетельствовало то, что на заседании назывались очень различные цифры затрат на ликвидацию последствий аварии: сперва два миллиарда рублей, потом четыре, позже шесть, а на самом деле они многократно превзошли первые прикидки. Эта приблизительность представлений зависела от многих факторов, в том числе — от отсутствия опыта в таких делах, от тенденции не допускать «панических настроений» и др.
Всех встревожило появление на Политбюро министра среднего машиностроения Ефима Павловича Славского. Именно в его ведении находились атомные электростанции, он по праву считался отцом атомной энергетики, находясь на своем посту около тридцати лет. Перед тем как пригласить его в зал заседаний, Горбачев рассказал, что Славский недавно появился на месте аварии, но как? Он прошел по всем помещениям аварийного блока в обычном своем костюме, даже без головного убора, очевидно, для того, чтобы пристыдить паникеров, «преувеличивающих» опасность катастрофы. Рассказывая об этом, Горбачев кипел от возмущения по поводу несерьезного поведения министра. Многие знали этого незаурядного человека, в прошлом кавалериста-буденновца, командира и комиссара в Первой конной армии. Он прошел путь от рабочего-обрубщика на металлургических заводах до министра, депутата Верховного Совета СССР, члена Центрального Комитета партии, лауреата Ленинской и государственных премий, трижды Героя Социалистического Труда. Живая легенда.
Когда он вошел в зал, я увидел человека выше среднего роста, крепкого телосложения, смуглолицего, с сильно поседевшей головой. Было ему тогда 87 лет. Он энергично прошел к столу председательствующего и был остановлен потоком упреков со стороны Горбачева. Последний хотя и умерил свое раздражение, но все же сказал ему: почему вы так безответственно ведете себя, какой же пример вы показываете коллективу?! Славский вместо полагающегося заверения высокого начальства в том, что он больше так себя вести не будет, вдруг заплакал, а чуть успокоившись, проговорил: я много лет проработал, много раз докладывал здесь, но никто и никогда меня не ругал, тем более так резко... Тогда пришла очередь смутиться Горбачеву. Он помолчал, пытаясь дать отчет, кто перед ним. Потом заговорил, и тоже обиженным тоном: «Мы собрались здесь обсуждать серьезные дела, а не выяснять отношения»...